Зияющие высоты - Александр Зиновьев

Скажи откровенно, спросил Неврастеник, Социолог - ваш сотрудник? Наш, сказал Сотрудник. А Мыслитель, спросил Неврастеник. Наш, сказал Сотрудник. А Супруга, спросил Неврастеник. Наш, сказал Сотрудник. Какой кошмар, сказал Неврастеник. Почему кошмар, сказал Сотрудник. Норма. У нас все сотрудники наши. Но я, положим, нет, сказал Неврастеник. Ты - потенциальный сотрудник, сказал Сотрудник. Мы тебя имеем в виду. Впрочем, я ведь в принципе не против, сказал Неврастеник. За хорошую плату, конечно. Я мог бы делать доклады для вас не хуже Социолога. Социолог, кстати, халтурщик, дилетант и лгун. Да, сказал Сотрудник, последнее время он начал много врать и халтурить. И потом его престиж там сильно снизился. Пора заменить. Поговорим на эту тему потом. Ну, а Правдец, спросил Неврастеник. Правдец тоже был потенциально нашим сотрудником, сказал Сотрудник. Если бы Хряк не сглупил в свое время, Правдец сейчас был бы заведующим над писателями. Хряк, удивился Неврастеник. Но ведь он же его и выпустил в свет. Да, сказал Сотрудник. Но он же испугался и приказал потом его зажать. Какой все-таки кошмар, сказал Неврастеник. Странно это слышать от тебя, сказал Сотрудник. Нельзя быть членом нашего общества, не испытав на себе его влияния. Как только человек у нас рождается на свет, он первым делом становится нашим сотрудником. Потом он учится ходить, говорить, писать. И научившись этому, начинает сочинять доносы. Дело в том, что наши сотрудники разделяются на две группы: на актуальных и потенциальных. Актуальные делятся в свою очередь на три группы: на регулярных, спорадических и стыдливых. Регулярные либо состоят в штате, либо систематически выполняют наши поручения. Спорадические выполняют наши поручения при случае. Иногда - всего один раз. Стыдливые либо не подозревают, что они сотрудничают с нами (но практически так не бывает; я, во всяком случае, не знаю ни одного случая такого рода), либо делают вид, что не подозревают. Таких очень много. Невероятно много. От них просто спасения нету. Потенциальные сотрудники - все остальное население. Они остаются таковыми либо потому, что непригодны по тем или иным причинам, сотрудничать с нами, либо потому, что у нас нет возможности их использовать, либо потому, что не пришло их время. Ну, а оппозиционеры, спросил Неврастеник. Оппозиционеров мы делаем сами, сказал Сотрудник. Или по недосмотру. Или по мере надобности. Поскреби всех наших самых рьяных оппозиционеров поосновательнее, и увидишь неудавшегося Социолога, Мыслителя, Супругу, Претендента и т.п. Оппозиционеры - это пустяк, не стоящий серьезного внимания. А что заслуживает внимания, спросил Неврастеник. Стоящие вне и над, сказал Сотрудник. Независимые. Это - чужеродные вкрапления в наше общество. Их очень мало. Но они опасны, ибо они суверенны. Один такой независимый может причинить нам хлопот неизмеримо больше, чем миллионная оппозиционная партия. Я бы лично партии разрешил. У нас они все равно выродились бы в ублюдочную комедию. Без принуждения. В силу внутренних причин. И вообще я противник принуждения. Тех же целей можно добиться и без насилия. И даже лучше. Надо только иметь терпение и уметь подождать. Когда людей насилуют, им кажется, что они способны на многое. Дай им свободу, и скоро всем станет ясно, что они не способны на что. Способность сделать нечто есть мутация. Звучит наукообразно, сказал Неврастеник. Откуда эти идеи? В свое время я читал Шизофреника и Клеветника, сказал Сотрудник.

Допустим, меня сейчас вышибут отсюда или я сдохну, что ожидает меня здесь, спросил Мазила. Быстрое забвение, сказал Болтун. Через пару месяцев жизнь будет здесь выглядеть так, как будто тебя тут не было вообще. Неужели я тут совсем не нужен, спросил Мазила. Нужен, сказал Болтун. Но тут каждый сам должен доказывать и навязывать свою нужность другим. Конкуренция тут ни при чем. Конкуренция есть борьба сильных. Она заставляет помнить. Тут же борьба слабых против сильных. А оружие слабых в этой борьбе - забвение сильного. Сильный должен бороться за свою нужность обществу даже тогда, когда он уникален. В последнем случае - в особенности. Чем исключительнее личность, в которой нуждается общество, тем более ожесточенную борьбу с обществом она должна выдержать для утверждения своей нужности. К тому же люди активно предают забвению свою прошлую культуру, Чем рафинированнее и тоньше эта культура, тем больше нужно приложить сознательных усилий к тому, чтобы ее не забыть. Чтобы человека помнили, о нем надо постоянно напоминать. Память в истории тоже есть работа. Выброси Шекспира из школьных хрестоматий и прикрой всякого рода организации, поддерживающие память о нем, и через пару поколений даже о нем забудут. Наконец, ты тут нужен не персонально, а в качестве неопределенной потребности. Твое потенциальное место может занять другой. Или никто. Потребность не обязательно удовлетворяется. Более того, такого рода потребности осознаются в качестве потребности лишь тогда, когда есть чем их удовлетворять или даже когда обстоятельства вынуждают к этому насильно.

Мы живем кругом во лжи, говорит Неврастеник. То, что врут газеты, радио, журналы, кино и т.п., это само собой разумеется. Им по штату положено. Они выполняют миссию. Я имею в виду нашу обычную жизнь. Вот сегодня, например, я беседовал с заведующим отделом. Он мне пытался всучить одну вшивую тему и врал о ее великой теоретической и практической важности. Я врал ему, признавая важность темы и настаивая на том, что ее должен разрабатывать более опытный и широко образованный Р. А Р, на самом деле, законченный старый кретин и невежда. Я выторговал себе другую тему. Не менее паскудную, но фразеологически более европейскую. Потом мы обсуждали книгу другого кретина С. Все хвалили, хотя все знали, что книга - пустая болтовня. И я хвалил. Это не ложь, говорит Болтун. Это лжеподобная форма поведения, вполне естественная для данного общества. А может быть, и для любого. Это - ложная ложь. Представь себе такую ситуацию. Некто Н произносит речь перед группой людей Х с целью убедить ее в чем-то. Н сам считает, что его речь есть ложь. У него, очевидно, есть для этого свои критерии оценок. Пусть некто Б заявляет, что речь Н есть ложь. Ты уверен, что у него те же самые критерии оценок, что у Н? Значит, не исключено, что у Б другие критерии оценок, чем у Н. Он тоже считает, что Н лжет. Но у него это имеет уже другой смысл. Очевидно, будет защищаться, пускал в ход аргументы. Какие? Такие, чтобы его речь выглядела как правда с точки зрения некоторых критериев оценок, официально признанных в группе X. И если ему это удается, то он не лжет с точки зрения критериев X. Где тут правда и где ложь? Твои личные критерии - твое личное дело. Считай себя лжецом. Считай всех других лжецами. Значение имеют только официальные критерии - то, что входит в планы, решения, отчеты, отзывы. Тут бывают ошибки, но не ложь. Просто наши официальные критерии, с точки зрения которых оцениваются слова и дела людей, таковы, что с точки зрения наших субъективных критериев наше поведение выглядит как ложь. Все это так, сказал Неврастеник. Но я же сам убедил заведующего отделом в важности своей темы. Я ее выдумал, хотя знал, что это ерунда. Теперь ее включат в план. И она официально будет считаться важной. Значит, я способствовал введению ложного, с моей точки зрения, критерия оценки. Это верно, сказал Болтун. Но когда ты выдумывал тему и убеждал заведующего, ты аргументировал, учитывая официальное положение дела, т.е. аргументировал от имени официальных критериев. Твою тему приняли только потому, что она отвечала им. Так что не ты их выдумал. Но я участвовал в этом, сказал Неврастеник. Во всяком случае, я участвовал в их поддержании. Да, сказал Болтун. Но это твое участие уже не подлежит оценке в терминах лжи и истины. Оно идет совсем в другом плане. Где правда, где ложь, без поллитра не поймешь, сказал Ученый. Вы слышали, конечно, что в институте у Ж. изобрели искусственную икру. Так это сначала была липа. Им нужно было выбить деньгу на опыты, не имеющие пока выхода в производство. Пять лет денежки, отпущенные на икру, транжирили на какие-то никому ненужные соединения (сейчас-то выяснилось, что эти соединения важнее их идиотской икры!). Пора отчитываться. Достали где-то ведро отличной натуральной икры. Разложили по баночкам, пригласили экспертов и предложили им отличить искусственную икру от настоящей. Те, разумеется, не смогли. На радости институту отпустили огромные деньги на доведение дела до серийного производства. На эти-то денежки в институте и сделали то самое знаменитое открытие. Про икру забыли. Икру они тоже, надо сказать, довели до конца. Как настоящая получилась. И цена как у настоящей. Правда, она не переваривается. Но зато преимущество перед настоящей неоспоримое имеет: съешь, выкакаешь, помоешь, спрыснешь одеколончиком и опять на стол. Иностранцев угощать, сказал Неврастеник.