Зияющие высоты - Александр Зиновьев

В молодости даже я пытался кое-что сделать, сказал Клеветник. Я, конечно, все уничтожил. Барахло. Осталась случайно только эта вот бумажка. Послушайте!

Пускай дневальный снова закричит подъем.

Пусть старшина, как прежде, заорет, вставайте, разгильдяи.

Пусть будет шагом марш. Пусть с места "Бронепоезд" запоем.

Пусть даже будет, чтобы в нас со всех сторон стреляли.

До слез обидно. Но не от того, что жрали мы говно.

И не из-за того, что матерей своих пришлось забыть давно,

Что бесконечно темными бессонными ночами

Беседы сокровенные за жизнь вели со стукачами.

И не из-за того, что первую любовь с блядями мы делили.

Обидно потому, что все осталось так, как будто мы не жили.

Как будто не клялись мы: погодите, мы придем

И в хвост и в гриву всех Их разъебем.

Мы Им покажем, где зимуют раки.

Мы влепим Им сполна за Их дела и враки.

Ах если бы опять дневальный закричал подъем,

И старшина спросонья заревел, живее, раздолбаи!

Тогда бы мы... Тогда мы снова "Бронепоезд" пропоем.

К Их старым мерзостям еще Свои добавим.

Подумать только, больше двадцати лет исчезло в никуда, сказал Клеветник и порвал бумажку. И никто не остановил его. И никто не собрал обрывки.

Два года назад, говорит Ученый, нам назначили нового начальника по научной части. Представительный человек, переполненный сознанием собственной значительности. Встретишь на улице - не иначе, как министр не очень соседнего и до безобразия демократического государства! В науке, разумеется, абсолютное ничтожество. Так, может быть, он талантливый администратор, говорит Мазила. В Америке такие ценятся выше, чем ученые. Об этом я и хочу сказать, говорит Ученый. Пришел к нам этот выдающийся Начпонауч, и началось! И третий год идет так. Каждый из нас каждый месяц пишет бумажки о том, что он сделал все то, что ему положено было сделать за месяц (хотя мы делаем совсем не то или не делаем ничего!). Бумажки идут к нашему непосредственному начальнику. Тот на основе этих бумажек (как будто мы с ним не видимся сверх всякой меры!) приказывает секретарше заполнить на каждого из нас бумажку по установленной форме, затем - бумажку на технических сотрудников, затем на младших научных без степени, затем - на младших научных со степенью... В общем, бумажки заполняются во всех административно возможных разрезах. Аспектах, как принято у нас теперь выражаться. Все эти типы бумажек стекаются в канцелярию и бухгалтерию. Специальные люди занимаются их изучением. Цель - выявить тех, кто согласно этим бумажкам что-то не выполнил или недовыполнил или выполнил не так. Что это за человек обнаруживается при выдаче зарплаты. Зарплату ему не выдают и направляют к начальнику по научной части. Тот беседует с жертвой пару часов, выясняет, что вышло недоразумение, и издает бумажку, разрешающую жертве получить зарплату. За два года я не помню случая, чтобы зарплату не дали совсем (по закону не могут не дать!) или наказали человека как-то иначе (человек у нас в принципе не может не выполнить план!) Выступил я как-то на производственном собрании по сему поводу. Предложил давать сведения только на тех, кто не выполнил план. Это в месяц пять-шесть бумажек всего, а то и того меньше. Ты бы послушал, как они все на меня орали! Все без исключения! Почему? Очень просто. Назовем нашу научную работу делом А. Деятельность по составлению и передвижению бумажек о делании А назовем делом В. По идее дело А есть основное дело, а дело В производное. Но только по идее. С социальной точки зрения безразлично, какое из А и В породило другое. Важно лишь, какое из них социально значимее. С точки зрения социального бытия именно дело В становится реальным делом, а А - иллюзорным. Ход А становится практически безразличным. Но не об этом речь. Что значит организовать дело В умно? Организовать его так, как предлагал я. Между прочим, школьный отличник и не зубрила. А для такой организации дела В, как это устроил Начпонауч, достаточен двоечник, второгодник и зубрила. В таком виде это дело не содержит ни крупицы ума, ни крупицы таланта какого бы то ни было рода. Бездушность, мелочный педантизм, непроходимая тупость, удручающая серость, - вот его качества. И способность участников этого дела на любую мерзость - на донос, на клевету, на любую подделку... Ход дела А у нас не нуждается в талантливой организации по идее обслуживающего его дела В. И потому дело В становится самодовлеющим и главным. Оно, собственно говоря, и есть Дело, а наука наша - лишь его арена. А такое Дело в принципе исключает способности и интеллект. Оно антиинтеллектуально по самой своей природе. Талантливый администратор в нем еще менее терпим, чем талантливый ученый в деле А.

Вы молитесь, спросил Посетитель. Да, сказал Болтун, иногда. И к кому Вы обращаетесь, спросил Посетитель. Разумеется, к Богу, сказал Болтун. Не к коллегам же! Не к директору же! А с чем Вы обращаетесь к Богу, спросил Посетитель. Когда как, сказал Болтун. Иногда ругаю. Но это бывает очень редко. Иногда благодарю за то, что есть. Когда мне плохо, молю, чтобы не было хуже. Когда терпимо, молю чтобы осталось так. И помогает, спросил Посетитель. Да, сказал Болтун. Молитва смещает оценки и приносит некоторое успокоение. Выходит, Вы верующий, сказал Посетитель. Боюсь, что я Вас разочарую на этот счет, сказал Болтун. Позвольте, я прочитаю Вам маленькую лекцию. Есть три формы обращения человека к другому конкретному человеку, к группе лиц, к организации, - просьба, благодарность, порицание. Это обращение персонифицировано. Уберите теперь из этой схемы конкретную персонификацию. Представьте, что человек обращается, но ни к кому. Но обращение как языковая форма не может быть таким неполным. И пустое место заполняется формой персонификации как таковой. И то, к кому теперь направляется обращение, по определению есть Бог. Это все чисто языковые трюки, сказал Посетитель. А что поделаешь, сказал Болтун. Мы живем в цивилизации. Из нее вырваться невозможно. Здесь все в языке и через язык. И даже религия здесь принимает форму чисто языковой деятельности.

СТРАХ ПРАВДЫ

Панический страх правды о себе - вот знамение времени, говорит Посетитель. Не боязнь разоблачения, а именно страх правды о себе. Люди жаждут быть обманутыми. Искусство самообмана достигло таких высот, что самое время собирать по этому поводу конгрессы, организовывать институты, издавать учебники. Это, очевидно, общий закон, говорит Мазила. Люди в массе никогда не имели верного представления о себе и своей эпохе. Но в разные эпохи по разным причинам, говорит Посетитель. Раньше из-за невежества. А теперь? Теперь потому, что грамотны и могут понять свою суть и свое положение в обществе. Это их унижает и удручает. Страх правды в наше время есть страх не перед неведомым, а перед очевидно ведомым. Люди боятся самих себя, так как знают, кто они.

Слышали, говорит Мазила, не вернулся Т. Да, говорит Неврастеник. Читал письмо его коллег. Они его назвали предателем. Предатель, сказал Посетитель. С какой легкостью они это говорят. А ведь они-то очень хорошо знают этого человека. Они знают, что он не предатель. Я с Т был знаком с юности. Он отличником окончил школу и обнаружил выдающиеся способности в институте. По доносу ближайших друзей его забрали. Заступилась за него школа, в которой он учился десять лет? Заступился за него институт? Соседи? Знакомые? Даже родители не пикнули! А он у них был единственный сын! Так кто же кого предал?! Прошли годы. Он стал видным ученым. Вся его жизнь шла на глазах у всех. Какая-то кампания началась, и его опять по шапке. Заступились за него коллеги? Студенты? Аспиранты? Друзья? Кто же кого предал?!! И еще прошли годы. Началось самое либеральное время в нашей истории. Т приобретает широкую известность. Его знают за границей. На конгресс приглашается он, едут другие, В Академию избираются люди, которые в сравнении с ним ничто. На премию выдвигают группу ученых, где он играл первую скрипку. Его выбрасывают. И все это происходит на глазах у всех. Все знают, что такое Т и что такое те, кто ездит, избирается, награждается. Так кто же кого предал?!... Наконец, он начал создавать школу, о которой заговорили за границей. Коллеги сделали все, чтобы ее разрушить. И добились своего. Разгром группы Т проходил совершенно открыто. Об этом говорили дома, в коридорах, в ресторанах. Но никто не шевельнул пальцем, чтобы остановить это преступное дело. А ученики? Где они? Как они защитили своего учителя и руководителя? Кто же кого предал, черт возьми!!!