Бригада (1-16) - Александр Белов

вижу. Но я вижу гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Борись!

«Ах так?!» — Саша почувствовал, что начинает заводиться. На этот раз он решил действовать активнее.

«Обозначу атаку в верхнем ярусе, в последний момент уйду в ноги. Обхвачу обеими руками подколенные сгибы, и тогда посмотрим…»

Но стоило ему только сблизиться с Рультетегиным, как словно мягкий, но очень сильный вихрь подхватил его и закружил в быстром водовороте.

Белов даже не успел отметить момент, когда инициатива полностью оказалась на стороне Рультетегина.

Великан по-прежнему не двигался с места; одни только руки, как широкие крылья исполинской птицы, плавно взмывали вверх и так же плавно опадали.

Со стороны казалось, будто высокий человек нежно облекает другого в кокон; словно заботливая мать, пеленает, укутывает и убаюкивает ребенка.

Белов понял, что тут уж не до приличий; он напряг все мышцы, но — странное дело! — его сила неизменно оборачивалась против него самого. Бороться с Рультетегиным было все равно, что пытаться прожечь фонариком дырку в зеркале.

Саша снова потерял равновесие и был вынужден сделать несколько шагов, чтобы не упасть. Однако он не только не сумел восстановить равновесие, но, наоборот, делал все новые и новые шаги, которые становились все быстрее и быстрее.

Пальцы Рультетегина разжались, и Белов стремительно полетел в сторону, как тот самый топор, что метал Тергувье.

Он растянулся на траве, не в силах понять, что происходит.

— Ты очень любишь победу мельгитанин! — сказал Иван Пинович. — Это хорошо. Все ее любят. Но этого недостаточно, чтобы всегда быть победителем. Надо любить саму борьбу. И забыть о победе. Потому что она ничем не отличается от поражения. И то, и другое — лишь стоянка на бесконечном пути. Попробуй еще!

Белов поднялся.

«Не зря же меня называют ванькой-встанькой. Я все равно поднимаюсь, и…»

Он буквально набросился на Рультетегина. Белов больше не планировал схватку, надеялся, что тело само найдет нужную комбинацию. Он мысленно отключил некоторые запреты и решил задействовать более эффективные приемы, относящиеся к боевому разделу самбо. Иван Пинович был не тем бойцом, к которому следовало относиться снисходительно.

«Отбиваю его руку, сближаюсь, делаю захват за одежду. Толчок в грудь — он пойдет на меня, в обратную сторону. Тогда резко вытягиваю его на себя, упираю ногу в живот, и — бросок в падении через голову!»

Все происходило настолько быстро, что у Белова не было времени обдумать эту мысль; она явилась ему в виде зрительных образов и мышечных импульсов.

Рультетегин почувствовал его приближение; предплечье великана стало описывать неторопливую дугу. Белов резко отбил руку соперника, но ожидаемого результата не последовало. Удар пришелся словно в подушку, и дальше все пошло по сценарию Ивана Пиновича — Белов снова ощутил себя топором, который хорошенько раскручивают перед тем, как бросить.

Этот бросок оказался куда жестче предыдущих. Сработал эффект «зеркала» — атака Белова была мощнее, и противодействие Рультетегина оказалось соответствующим. Саша несколько метров пролетел по воздуху, и, если бы он вовремя не убрал голову на грудь, то последствия могли бы оказаться плачевными. Еще в полете Белов сгруппировался и пришел на землю с кувырком. Спина спружинила силу касания, а трава была мягче, чем борцовский ковер.

Охваченный горячим азартом, Саша вскочил на ноги.

— Уже лучше, мельгитанин! — похвалил его Иван Пинович. — Ты начал бороться по-настоящему. Но ты пока не знаешь самого главного в борьбе. Ты живешь одним моментом, не понимая, что этот момент — лишь малая доля твоей жизни. Он напрямую связан с прошлым, и от него зависит будущее. Постарайся взглянуть на себя со стороны, почувствуй, как само Время медленно течет через твое тело. Не препятствуй его течению. Бессмысленно ставить на его пути плотину, но ты можешь выкопать новое русло… Здесь. — Рультетегин коснулся длинным пальцем виска. — Ты должен увидеть это русло. Но не глазами, а сердцем.

Все это сильно смахивало на какие-то буддистские наставления. Белов как человек православный не мог до конца принять языческую точку зрения. Христианская доктрина утверждала, что «все в руце Божьей», и утешала пытливый человеческий ум расплывчатым «неисповедимы пути Господни».

Но сейчас Верховный Шаман Камчатки (который и на шамана-то не был похож) Иван Пинович Рультетегин предлагал Белову самому определить дальнейший ход событий, «выкопать новое русло» в своей голове. И Саша чувствовал, что он еще не готов.

С другой стороны, видимые противоречия между двумя религиями только казались противоречиями. Если разобраться, то учение Христа никоим образом не отвергало свободу выбора. Отсутствие выбора означало бы невозможность совершенствования. Если бы это было так, то христианство в целом и православие в частности утратили бы свою привлекательную гибкость, превратились бы в свод окостеневших правил, вроде таблицы умножения.

Внезапно Белов осознал, что все в мире так и происходит. Река Времени течет сквозь каждого из нас; ее нельзя остановить, но можно сделать свой выбор — «выкопать новое русло». Время непрерывно; человек не знает, что произойдет с ним в следующий момент, «ибо неисповедимы пути Господни», но вместе с тем будущее целиком зависит от настоящего. Эту связь не обязательно понимать, но ее надо чувствовать. Поэтому выбор пути всегда должен быть продуманным и ответственным.

Нельзя выбирать заведомо ложный путь; он ведет в никуда. Для того чтобы облегчить человеку выбор, в каждой религии существует свод нерушимых правил. Они все приблизительно одинаковы: «не убий, не укради, не возжелай жену ближнего своего…», Многие идут неверным путем и потом горько в этом раскаиваются. Но мудрость сильных и сила мудрых в том и заключаются, чтобы не «копать русло» в направлении, ведущем к водопаду. Свою реку надо устремлять к Великому Океану, который и есть Бог.

Сознание больше не вмешивалось. Оно не отключилось, напротив, перешло на какой-то более высокий уровень. Белов вдруг смог разглядеть себя со стороны — крошечную песчинку, затерянную в бесконечных просторах Вселенной и Времени. И вместе с тем он видел эту песчинку так ясно, словно весь свет мира преломлялся в ней.

Произошла странная штука — секунды растянулись в столетия. Белов боролся с Рультетегиным и ощущал себя пылинкой, танцующей в солнечном луче.

Он знал наперед все действия Рультетегина, чувствовал каждое движение, будто тело великана являлось продолжением его собственного. От этого пьянящего чувства захватывало дух, хотелось, чтобы оно длилось вечно.

Агрессия куда-то испарилась, и Белов больше не стремился атаковать. Он не жаждал победы любой ценой — просто наслаждался борьбой, танцевал, как матадор во время корриды.

Он не видел и не слышал того, что творилось вокруг, до тех пор, пока властный