Добрый мэр - Эндрю Николл

— Пошли в дом, Агата.

Он пошел к кухонной двери, и Агата почти тут же двинулась за ним. Они сидели на кухне — Тибо за столом, Агата под столом — когда, около десяти, в дверь позвонили.

— Сиди здесь, — сказал Тибо.

Он поспешил к двери и обнаружил за ней Гильома. Адвокат глотал воздух и едва держался на ногах.

— Стул, ради всего святого, стул! — просипел он. — Ваша садовая дорожка — бесконечная пытка!

Тибо сбегал на кухню и вернулся с опасливо поскрипывающим стулом. Закрывая входную дверь, он заметил у ворот похожее на катафалк черное такси, поскрипывающее на измученных рессорах под желтым светом уличного фонаря.

Тибо закрыл дверь.

— Не желаете ли чего-нибудь?

Гильом отрицательно покачал головой. Так он и сидел на постанывающем стуле, опустив руки по бокам и уронив портфель на пол, пока, нарушив приказ Тибо, из кухни не вышла Агата. Тихо пройдя по коридору, она обнюхала руку Емко и лизнула его огромные пальцы.

Гильом посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся.

— Когда-то, — сказал он, — я был знаком с одной прелестной молодой женщиной, которой предложил свою дружбу. Увы, как ни жаль, сегодня она скрывается от закона, и, если бы я увидел ее, у меня не было бы другого выхода, кроме как сдать ее властям. При виде вас мне вспомнились ее красота и очарование, — он погладил Агату по голове, — однако совершенно очевидно, что вы всего лишь собака.

Агата ничего не сказала на это, но некоторое время глядела Гильому в глаза, пока тот не сказал:

— Боже мой, Крович, нет ли у вас сиденья помягче? И не найдется ли в доме мэра Дота глоточка бренди?

Тибо отвел адвоката в гостиную, где тот заполнил собой весь диван, и вручил ему огромный стакан с бренди. Гильом, похоже, чувствовал себя как дома, однако когда Тибо подошел к окну, чтобы раздвинуть шторы, он предупреждающе просипел:

— Лучше не надо, дружище. Давайте оставим все, как есть.

Затем Гильом открыл портфель и извлек из него целый ворох бумаг.

— Не ошибаюсь ли я, полагая, что в Запятойске вас никто не знает?

Тибо кивнул.

— Я никогда там не бывал.

— Это хорошо. — Гильом вручил ему первый документ. — Это ваше завещание, составленное пол года назад и указывающее в качестве вашего единственного наследника некоего Геннадия Вадима, коммивояжера, проживающего в Запятойске по адресу: улица Маццини, дом № 173. Ваш душеприказчик — я. В завещании вы поручаете мне продать ваш дом и все находящееся в нем движимое имущество и передать вырученные деньги вашему дорогому родственнику Геннадию. Подписи свидетелей и печать нотариуса на месте, осталось только вам приложить руку.

Гильом достал из нагрудного кармана толстую черную перьевую ручку, а левой рукой выудил из портфеля еще одну пачку бумаг.

— Эти документы неопровержимо свидетельствуют, что вы — не кто иной, как Геннадий Вадим, проживающий в доме № 173 по улице Маццини, город Запятойск. Это, — адвокат помахал в воздухе маленькой синей книжечкой, — ваш банковский счет, а это, — в его пальцах блеснула серебристая вспышка, — ключи от вашей квартиры.

Добрый мэр Крович открыл рот, но Гильом предупреждающе поднял бровь.

— Не перебивайте. Завтра в семь часов утра к вашей садовой калитке подъедет мое такси. Водитель выйдет. Вы сядете за руль, задернете шторки и вместе с сопровождающим вас лицом поедете к пристани на паром, отправляющийся в Дэш в 7.30. На пароме вы и сопровождающее вас лицо будете постоянно находиться в такси. Ни с кем не заговаривайте. По прибытии в Дэш вы отправитесь в эту, — он передал Тибо рекламный проспект, — гостиницу, где на ваше имя уже забронирован номер и гараж для машины. Вы пройдете в свой номер один, а сопровождающее вас лицо должно будет остаться в машине и не выходить из нее. Вы пообедаете, а потом возьмете напрокат очень маленькую и прискорбно утлую лодку. На этой лодке вы отправитесь на ночную рыбалку, которая закончится трагедией, поскольку вам и сопровождающему вас лицу не суждено будет с нее вернуться.

— Не суждено будет вернуться… — без выражения повторил Тибо.

— Разумеется. Ведь если вы воспользуетесь этим прибором, — еще одна серебряная вспышка, и Гильом вручил Тибо маленький компас, — и будете плыть всю ночь, то к утру прибудете в Запятойск. Затопите лодку. Вместе с ней вы утопите Тибо Кровича и выйдете на берег Геннадием Вадимом. Вместе с сопровождающим вас лицом вы отправитесь на улицу Маццини и будет жить там месяц или около того — денег на счете достаточно, — а потом получите наследство от бедного кузена Тибо. Затем вы просто исчезнете.

Сколь ни была эта неделя полна потрясений, так сильно Тибо поражен еще не был.

— Во всем этом есть хоть что-нибудь законное? — проговорил он.

— Бедный, бедный Тибо Крович. Бедный добрый Тибо Крович до сих пор не отличает то, что законно, от того, что правильно, до сих пор не уверен, что то, что правильно, может в то же время быть и хорошо. Какая разница? Какое вам дело? Какое это имеет значение? Законно ли это? Нет! Но вам следовало бы задать другой вопрос: «Достаточно ли этого, чтобы с успехом пройти судебное разбирательство?» Да! Это я могу гарантировать. Ставьте подпись.

Ночью бедный Тибо не мог сомкнуть глаз, ругал себя за то, что не выспится перед долгим путешествием в Запятойск, и переживал, что должен будет еще раз официально солгать. Агата лежала рядом, положив голову на его вытянутую руку, подергивалась во сне, что-то неразборчиво бормотала, тихонько взвизгивала, перебирала пальцами. «Гоняется за кроликами», так это называется. Тибо нежно поцеловал ее в лоб и снова стал вслушиваться в темноту.

В четыре утра он уснул, а в пять проснулся от звона будильника — совершенно разбитый. Агата продолжала спать.

Тибо прошел на кухню и сварил кофе, прислушиваясь к птичьему щебетанию за окном. Потом взял чашку и стал бродить по дому, прощаясь с вещами и книгами, с мебелью, которая до этого момента была ему безразлична, с безделушками и всякими милыми мелочами, которые привязывали его к этому дому, к детству, к Доту. Он уезжает навсегда, и все это придется оставить.

Тибо открыл дверь в мамину комнату. Холодная кровать, в которой долгие годы никто не спал, шторы, которые никогда не задергивались, мое пышнобрадое изображение; тишина, неподвижность, сырость, пыль. На туалетном столике — фотография отца: не того отца, которого он знал, а молодого, красивого, счастливого мужчины. Тибо щелкнул по фотографии пальцем, и она упала на пол. Тогда он наступил на нее каблуком и, услышав треск стекла, отправился собираться.

Он взял с собой только те вещи, которые имело смысл брать, отправляясь на выходные в Дэш. Костюмы остались висеть на вешалках, галстуки — лежать на полках. Для мэра Дота в походном саквояже не оказалось места.

В шесть часов Тибо пожарил яичницу, поел сам и покормил Агату, протягивая ей кусочки со своей тарелки. В половине седьмого посуда была уже вымыта, а Тибо сидел на диване и смотрел в окно. И вот наконец, влача за собой тень, на улицу въехало черное такси. Тибо услышал его еще от газетного киоска — то самое настойчивое постукивание, что преследовало его в ночных кошмарах. Издав последний выхлоп, такси остановилось у калитки. Водитель (тот самый высокий худощавый человек, которого Тибо когда-то давным-давно видел на концерте пожарной бригады) вышел из машины и многозначительно поглядел в сторону дома. Слегка поклонившись Тибо, он снял свою форменную фуражку с серебряным номером и бросил ее сквозь открытое окно на место водителя, а потом ссутулился и пошел прочь.