Сезон крови - Грег Гифьюн

– Теперь туда, – сказал я.

Когда мы оказались в коридоре, здание как будто плотнее обступило нас и стало куда теснее. И хотя фейерверки возобновились и до нас по-прежнему доносился их грохот, мы больше не могли их видеть. Замкнутое пространство действовало угнетающе, стены словно сомкнулись, а потолок опустился. Пока мы шли, я то и дело поводил лучом фонаря сверху вниз, стараясь осветить как можно большее пространство.

Здесь пахло еще хуже.

Наконец, мы дошли до небольшой комнаты в конце коридора. Табличка справа от дверного проема привлекла мое внимание, и я направил на нее фонарик.

– Здесь, видимо, был какой-то кабинет. – Я тер грязную табличку до тех пор, пока не сумел разобрать несколько букв. – Кажется, отдел кадров.

Я вошел внутрь. Комната была той самой, куда заманила меня той ночью женщина. Пол от стены до стены устилал мусор, и, поведя лучом фонарика дальше, я разглядел на стенах знакомые символы, намалеванные краской или кровью. Остатки двери лежали на невысоких стопках оббитых бетонных блоков – тот самый алтарь, который я видел той ночью.

И, как и тогда, под ним что-то лежало неопределенной грудой, но я не мог разобрать, что именно.

– Что это за херня на стенах? – спросил у меня из-за спины Рик.

– Заклинания или заклятия, черт знает. – Я вздохнул. – Без понятия.

– Это что, кровь?

– Думаю, да.

– Господи…

– Подозреваю, это что-то вроде заявления или отметки.

– Может быть, предупреждение.

Охвативший меня холодок страха напомнил, что об этом я не подумал. Я кивнул и направил фонарик на остатки двери на цементных блоках.

– Думаю, это алтарь.

– А что там, на полу?

Я сглотнул так сильно, что едва не подавился.

– Понятия не имею.

– У меня от всего этого нехорошее предчувствие.

– Ой, правда, что ли, отчего бы это? – Я раздраженно глянул на него, слегка пригнулся и прошел чуть дальше в комнату, поближе к алтарю. Оказавшись в нескольких футах от него, я разглядел, что лежавший под ним предмет был накрыт старым шерстяным одеялом. Поманив Рика, я передал ему фонарик и велел, указывая:

– Посвети сюда.

Он подчинился, и я заметил, что луч дрожал, как и моя рука, протянутая к одеялу.

– О господи. – Я уронил одеяло и отпрянул. – Нет.

Рик уставился на предмет, продолжая светить фонариком.

– Выглядит ненастоящим.

Я провел рукой по пропитанным потом волосам.

– Все так поломано.

Он помотал головой, торопливо, но беззвучно шевеля губами.

– Той ночью, на фабрике, – сказал я, – женщина заманила меня в эту комнату и показала своего сына. Мертвого. Они… оба были мертвы. – На меня вновь нахлынули воспоминания о той ночи, но я больше в них не нуждался, теперь я видел их прямо перед собой. – Все жертвы Бернарда были матерями-одиночками с сыновьями. Клаудия сказала, что эти убийства – обряды, и последнее жертвоприношение, перед тем как он покончил с собой, должно было включать не только мать, но и сына.

– Зачем ему было делать такое… с ребенком? – пробормотал Рик. – Как он мог так поступить?

– Настоящая бойня, – сказал я. – Он убил его и раскрасил стены его кровью. Зарезал беспомощного ребенка.

Я заставил себя снова посмотреть на крошечное тельце у алтаря, брошенное туда, как очередной кусок мусора. То, что не уничтожил Бернард, подъели крысы. Останки были настолько изуродованы и искромсаны, что с первого взгляда я даже не понял, что вижу. Можно было только гадать, какой невыносимый, беспомощный ужас испытал этот ребенок. К моему страху присоединилась ярость.

– Подонок! – выкрикнул я в темноту, и мой голос жутко разнесся по пустому зданию. – Гребаный подонок!

Рик с силой схватил меня за плечо.

– Нам надо уходить отсюда на фиг.

Я рывком высвободился, наклонился и накрыл тело одеялом.

– Мы никуда не пойдем, пока с ним не покончим. – Я повернулся к нему. – Все это должно прекратиться здесь, этой же ночью.

И только тогда Рик заметил что-то в темноте. Он медленно поднял глаза, и по выражению на его лице я догадался, что над нами что-то есть.

– Господи… боже мой, – пролепетал он. – Господь милосердный и всепрощающий…

Я проследил за его взглядом и лучом фонарика до низкого потолка над нами и увидел женщину – мать ребенка – висящей в воздухе.

Я был в шоке или испугался до такой степени, что не мог бежать. Я просто стоял и смотрел, разинув рот, и пытался не дать своему разуму разлететься вдребезги, пока не сообразил, что женщина на самом деле не висела в воздухе.

Она была распята на потолке.

Придвинувшись ближе и уставившись на растерзанное тело, я услышал, как Рика стошнило. Женщина была выпотрошена, ее опустошенная тощая грудная клетка висела нараспашку. Гвозди размером примерно с железнодорожные костыли удерживали на месте руки и ноги. Век не осталось, запавшие, покрытые слизью глаза были обречены вечно смотреть на изуродованное тело ее ребенка. Лицо выглядело таким же истощенным и землистым, как и в моем видении.

Вы по поводу канализации?

– Нет, – прошептал я. – И он тоже приходил не за этим.

Кажется, за эти несколько секунд нас покинули всякие остатки здравого смысла. Мы оказались в Аду, и я был так напуган, настолько придавлен страхом, что лишь с трудом удерживался, чтобы окончательно не сорваться. Все чувства обострились, правила жизни и смерти поменялись местами. Правда и ложь, добро и зло, воображаемый мир и реальный слились воедино.

– Он здесь. – Я снова поднял фонарик. – Я его чувствую.

Рик вытер губы и решительно кивнул.

Я прошел мимо него вон из комнаты. В конце коридора находились два небольших кабинета и широкая металлическая лестница. Мы быстро осмотрели кабинеты. Внутри валялась сломанная мебель и мусор и больше ничего, так что я направил луч фонарика на лестницу. Почти все ее ступени были засыпаны обломками. Два окна наверху лестницы были замазаны грязью, но когда снова начали взрываться фейерверки, цветные всполохи проникли сквозь старые стекла и на несколько секунд осветили верхнюю площадку.

Во вспышке света что-то шевельнулось.

– Блядь! – Я отпрянул и едва не оступился. Вскинул фонарик, но луч оказался слишком слабым и тьму на верхней площадке не развеял.

– Что? Что такое?

– Наверху что-то есть, – прошептал я. – Я только что видел, как оно шевельнулось.

– Может, крыса?

Я покачал головой: