Три минуты молчания. Снегирь - Георгий Николаевич Владимов

class="p1">– Ну и дурак. Я говорил: махнёмся. У меня б не пропала.

Я пошёл за ним. Спросонья на его дождевик ориентировался. Мы добрались до кухтыльника, вскарабкались по сетке на крыло. Дверь меня толкнула в спину – я полрубки пролетел и повис на штурвале. Потом огляделся – здесь ещё кеп был, Жора-штурман и Граков. В радиорубке сидел «маркони» с наушниками, бормотал в микрофон:

– База, я восемьсот пятнадцатый… Как слышите, база?

Я взялся за шпаги и навалился на штурвал грудью, а ноги расставил пошире. И тогда уже доложился по форме:

– Матрос Шалай. Разрешите заступить?

– Заступил уже, – сказал кеп. – Почему не Буров? Заболел, что ли?

Жора-штурман вместо меня ответил:

– Знаю я, чем он болен. И чем это лечат, тоже знаю. Ну стой, раз вызвался.

Кеп встал у телеграфа, подвигал рукояткой.

– Руль вправо клади, – сказал он мне. – Право на борт. Не стой лагом.

– Есть. – Я положил руля до отказа. Без хода он совсем легко перекладывался. – Право на борту!

Кеп хмыкнул:

– Не разучился!

– Удивительно, – сказал Граков, – как они у тебя вообще не разучились на вахту ходить.

Кеп не ответил, вынул свисток из переговорной трубы, которая в машину, и дунул. Там, внизу, свистнуло. Но никто не подошёл. Кеп заткнул трубу.

– Вымерли они там, что ли?..

Дверь распахнулась, кто-то ввалился и встал у крайнего окна, расставив ноги. Я покосился – «дед» обтирал руки ветошью и смотрел в стекло, заляпанное снегом и пеной.

– Что скажешь? – спросил кеп.

«Дед» ответил, не повернув головы:

– Твоё теперь слово.

– А ход где?

– Пожалуйста.

«Дед» взялся за трубу, свистнул в неё. Там подошли:

– Второй механик слушает.

«Дед» снова стал у окна.

– Алё! – сказали внизу. – Слушаю!

– Скажите на милость! – Кеп подошёл к трубе. – Ну, давай там, подкинь оборотиков. Средним хоть можешь?

«Дед» сказал, не поворачиваясь:

– Средним я ему запретил. Малым может.

– Зачем чинили, спрашивается? Если б ты его не остановил тогда, мы бы уже с базой встретились. Скажешь, опять глупости говорю?

– Опять говоришь.

Кеп вздохнул.

– Ты хоть перед матросом меня не порочь. – И сказал в трубу: – Малым давай назад.

Шпаги мне надавили на ладони. Качка переменилась, пароход приводился кормой к волне.

– За малый тоже тебе спасибо, Сергей Андреич, – сказал Граков. – Теперь хоть шлюпку можно вывести с-наветра.

– Шлюпка-то одна теперь? – спросил «дед».

Кеп ответил – не очень уверенно:

– Вторую – починить можно… Брезентом обтянуть.

– Ну, это когда починим, тогда вторую считать будем. А пока – одна. Так… А кто ж в неё сядет? Граков, кого посадишь в неё?

– Не понимаю вопроса. Есть инструкция, кому в первую очередь.

– Положено – пассажиров.

Граков сказал, усмехаясь:

– Ну, пассажиров-то, собственно, я один. Могу свою очередь уступить.

– Очередь или шлюпку?

– Сергей Андреич, по-моему, ясней ясного: в первую очередь люди постарше. Ну, а помоложе – используют другие плавсредства. Уже какие найдутся. Что тут можно возразить?

– Ничего, – сказал «дед». – Кроме того, что и молодым жить охота.

Граков развёл руками. Вернее – одной, другой-то он за петлю на окне держался.

– Ну, не будем заранее умирать. Опыт нам говорит другое. Люди по несколько суток держались, не говоря уже – часов. И на чём только! Кстати, и твой собственный опыт, Сергей Андреич. Он разве не поучителен?

Я ещё успел подумать – зачем он на рожон лезет, а «дед» только того и ждал.

– Ну, мне-то легче было. Мне всё-таки немцы помогли, ты же знаешь.

– Бросьте вы, – тут кеп вмешался. – Нашли время счёты сводить.

– Какие счёты, Пётр Николаич? Просто Сергею Андреичу угодно подозревать меня, так сказать, в личной трусости.

– А я не подозреваю, – сказал «дед». – Я это просто наблюдаю визуально.

Граков помолчал и сказал с грустью:

– Николаич, ты, прости меня, здесь хозяин, в рубке. Так что попрошу вмешаться. И, может быть, кое-кого удалить. В данном случае, мою власть можешь не учитывать. Одного из нас. Это уже на твой выбор.

– Да бросьте вы… Тут без вас голова пухнет!

– Нет уж, Николаич, решай.

Кеп засопел, заходил по рубке от двери до двери.

– Так что? – спросил Граков.

– А ну вас… – Кеп взялся за голову. – Ну, Сергей Андреич, ну будь ты посмирнее, ей-богу.

– Так, – сказал Граков. – Одному из нас предложено быть посмирнее. Следовательно, удалиться нужно другому. Именно мне. Спасибо, Николаич, добро.

И пошёл из рубки. Но дверью не хлопнул, как я ожидал. Наоборот, очень даже вежливо прикрыл.

«Дед» повернулся от окна.

– Николаич, можно ли так себя терять, как ты потерял? Зачем ты шлюпочную пробил, когда судно ещё на плаву и его спасать нужно и на нём спасаться?

– Что хочешь сказать? Я людям губитель?

– Себе прежде. Ну, и людям тоже. Ты не подумал, что тебя с ними захлестнуть может в такую погоду. А ты подумал, что тебе выгоднее всё судно потерять вместе с сетями, чем одни сети. Тогда бы тебя не судили – ты команду спасал. А так, поди, и засудят – за то, что выметал перед штормом. Не знаю, сам ты до этого додумался или кто посоветовал… Я твоё положение понимаю. Но коли попал ты между двумя страхами, так хоть выбирай, который побольше! И уж его одного бойся.

Кеп походил молча по рубке, стал у меня за спиной.

– Так и будешь держать право на борту? Одерживай.

Я отпустил штурвал, и он сам раскрутился. Я не удержал его локтем, навалился грудью, едва поймал его за шпаги.

– Поберегись, рулевой, – сказал «дед». – При заднем ходе и руки поломать может… Оно, конечно, лучше бы носом пойти, как люди ходят, да сети жалко бросить.

– Насчёт сетей, – сказал кеп, – дебатов не будем разводить.

Опять он заходил от двери к двери. Прямо как тигр по клетке. Нервировал он меня здорово.

В переговорной трубе свистнуло – из его каюты. Кеп вынул свисток, приложился к раструбу ухом. Труба ему что-то вещала раскатисто, с дребезгом.

– Добро, – кеп заткнул трубу. – Напоминает глубину смерить. Нужны мне его напоминания. Ну-к, смерь-ка там.

Третий зашёл в штурманскую. Запищал эхолот.

– Тридцать пять. Даже чуть меньше.

– Скоро вожак начнёт задевать, – сказал кеп. – Может, он задержит?

– Такого ещё в мировой практике не было, – сказал «дед». – Так мы, глядишь, в новаторы выйдем.

Мы смотрели молча в чёрные окна. Колко звенел об них снег, потом его смывало пеной. Вдруг запищал передатчик, и «маркони» быстренько забормотал:

– База, база, я восемьсот пятнадцатый, слушаю вас.

– Как себя чувствуете, восемьсот пятнадцатый? – спросила база.

Кеп кинулся в радиорубку, схватил микрофон.

– На вас надеемся. Куда вы там делись?

– С буксирами тут