Камень Грёз - Кэролайн Дж. Черри

надел кольцо на свою руку. – Ну что ж, Донал из Кер Велла, я знавал твоего двоюродного брата.

– Да, господин, – откликнулся Донал. – Такая краткость казалась ему безопасной.

– Вести. Так брат мой хочет обменяться вестями? Ну что ж. Ты проделал долгий и опасный путь, и я должен буду выслушать тебя. Я давно ждал от него гонца, и завтра ты расскажешь мне, что у него на уме. А пока – а пока тебя ждут отдых и пища, и остальное, в чем есть у тебя нужда. – Он подозвал человека, стоявшего рядом. – Геннон, проследи за этим.

– Господин, благодарю тебя, – промолвил Донал.

– Завтра мы поговорим подольше, – сказал Донкад, – а пока и я подумаю, и ты. Ступай с Генноном.

Донал раскланялся, и сопровождающие сделали то же, и все последовали за худым мужчиной в богатой одежде, который вывел их из зала.

«Мой господин, – подумал Донал, – пригласил бы к столу прямо в зале, он был бы открыт и радушен». Но он отогнал злые мысли. То был другой замок, другие обычаи, другой и более суровый господин. Донал ощущал себя юнцом рядом с этим человеком, неопытным и простодушным юнцом. Он чувствовал на спине взгляды Бока и остальных, ждущих, чтобы он защитил честь Кер Велла в глазах этого волколикого господина, занимавшего почетное место на королевских советах в Дун-на-Хейвине. Пажи окружили их за дверями зала.

– Я провожу тебя в твою комнату, – сказал Геннон, – а мальчики накормят и устроят твоих людей.

– Я останусь со своими людьми, – возразил Донал, но Геннон непререкаемо подхватил его под руку и увлек за собой.

– Мы не хотим, чтобы ты жаловался в Кер Велле, что мы плохо принимали тебя, господин Донал; я не хочу, чтобы ты так отзывался о моем господине. Идем, идем, и люди твои будут прекрасно устроены: вдоволь эля, а может, и остатки барашка, который был у нас на обед. Что же до тебя, то будет вино и барашек, и пара кусков славного окорока. Я сам поговорю с кухаркой. Принесут и горячей воды, а пуховая перина, думаю, будет лучше седла. Значит, ты ехал без остановок?

– Въехав в ваши земли, мы сочли за лучшее самим доложить о себе.

– Разумно, да; пастухи выпускают собак по ночам на холмы, так, на всякий случай. Эй, паж, ты куда? Ступай-ка впереди со светом – откроешь нам западный покой.

Он стал «господином» Доналом. Посланный Донкадом человек говорил с ним учтиво и, проводив в комнату с бревенчатыми стенами, украшенными резным орнаментом, послал пажа с распоряжениями растопить очаг, принести воду и предоставить слуг. И теперь Донкад в глазах Донала превратился в саму щедрость сверх всяких ожиданий. Он был ошеломлен этим и напуган.

«В какой части этого великого замка я нахожусь? – думал он. – И где Бок и другие среди этих лабиринтов?» Донал вздрогнул, тревожно глядя вслед Геннону, когда тот вышел, пообещав ему еду и вино, – стайка слуг разжигала огонь, взбивала мягкую перину и грела воду ему для мытья. Но ему было страшно. Он не знал, в чем дело, но страх витал в воздухе, струился из стен, рождался из гнетущей тишины, в которой прислуга занималась своими делами, и каждый звук казался слишком громким. Он вспомнил берег Лиэслина, тишину ущельев, жуткую неподвижность скал.

«Я сделал глупость», – подумал он, жалея, что расстался со своими людьми, но, поразмыслив, отогнал это чувство, приняв его за излишнюю предосторожность. «Я шарахаюсь от теней», – сказал себе Донал, предположив, что господин Донна преследует какие-то непонятные цели, принимая его с такой преувеличенной пышностью. «Надо держать с ним ухо востро», – решил он наконец, жалея, что ему недостает возраста и опыта в государственных делах, что он не знает обычаев других господ и замков, кроме своего, и не умеет достойно отвечать на их учтивость.

У реки, вдоль которой вела дорога, тени сгустились, и вода шепталась громче листьев. Ризи ехал настороженно в этом месте, замечая, как здесь все одичало и было заброшено – королевская дорога, связывавшая весь Кердейл с равниной, не использовалась ни честным людом, ни Кер Веллом все эти годы. Он ехал в полном вооружении, к седлу была приторочена сумка, полная даров кухарки, и щит он держал теперь перед собой, ибо он достиг того места, где дорога шла между рекой и владениями Ан Бега.

«Ну же, ну же», – подгонял он свою лошадь, чувствуя, что тишина эта не к добру. Ризи сомневался, чтобы Ан Бег наблюдал за дорогой, что эти разбойники так преданы долгу, что будут сидеть в засаде на берегу в надежде убить случайного путника из Кер Велла, но все было возможно, когда беды окружили страну.

Кусты теснились и подступали с обеих сторон. Дорога поросла травой, тут и там на ней виднелись свежие побеги, и колючки норовили вцепиться в лошадь. Черному скакуну Ризи не нравилась эта ночная дорога, эти ненадежные места: и Ризи приходилось пришпоривать коня, в чем тот обычно редко нуждался, и гнать его вперед, не обращая внимания на опасности.

Приблизившись к холмам, лошадь начала уставать, с трудом выдерживая вес седока в доспехах, Ризи дал ей замедлить шаг, направляя к броду, – эта часть дороги тревожила его, возможно, сильнее всего.

Ивовые ветлы заключили его в свои объятия, задернув черным занавесом звездные небеса. Шаги приглушали шорох листьев и плеск воды. Лошадь, встревожившись, заплясала на месте, тихо заржав. Ризи вновь коснулся ее боков шпорами, отстраняя щитом ивовые ветви.

Вот и Элд. Он ощущал присутствие древних чар, глядя вперед, на берег реки.

«А теперь даруй мне удачу», – подумал Ризи, вспоминая о той, что и его благословила. Он держал ее образ перед своим мысленным взором – «О, Ши, ты обещала».

Он нашел брод, сам по себе опасный в темноте, к тому же давно не использовавшийся никем: река могла изменить свое русло, вымыть ямы, в которые могли рухнуть и лошадь, и седок, могла намыть топкие пески на место прочного дна. Ризи спешился и для надежности повел лошадь за собой, по грудь погрузившись в медленные воды Керберна.

Мимо самых его бедер скользнула тварь, большая, живая и жуткая. Ризи не выпустил поводьев и, споткнувшись, устоял в воде, но плеск реки изменился, превратившись в легкий смех. Берег расплылся перед его глазами. И снова что-то коснулось его ног, талии, и мягкие руки потянулись вверх, обнимая его доспехи.

Он кинулся к отмели, упал на колени, потянув лошадь за собой, потом, поднявшись на ноги, поспешил прочь сквозь камыши, по вязкой засасывающей тине, ломая опавшие мертвые сучья.

Лошадь шарахалась туда и сюда, но он поставил ногу в стремя, и, невзирая на тяжесть металла, она тут же пустилась