Камень Грёз - Кэролайн Дж. Черри

строились планы, какая участь суждена остальным. Ни у кого нет земель богаче, нет более здорового скота и лошадей – и к тому же он двоюродный брат короля по жене. О да, все люди смертны. И удача может обходить их стороной. Но он заключил сделку с Ши, чтобы получить все, что он имеет. Я знаю это. Все противно законам естества в его владениях. А теперь он метит выше – о, я не сомневаюсь, теперь он хочет победить меня. Король слабеет… боюсь, не протянет и до лета. И теперь в Кер Велле свершается новый сговор. Ты был там. Ты знаешь, что там говорилось и к чему они пришли.

– Ши предупреждала его об опасности.

– Не сомневаюсь, что она говорила обо мне. И теперь он говорит: «Приди ко мне, и будь мне братом, и помоги мне сбросить короля…»

– Он сделал для своего короля гораздо больше, чем король сделал для него. И первая забота господина была всегда о короле, о Лаоклане. Ши говорила об опасности, о тени, нависшей над нами, и потому мой господин велел передать тебе…

– Что я должен ему поверить.

– Он любит тебя. Не единожды он отправлял гонцов к вашему отцу. Теперь к тебе.

– Когда-то в этом зале было больше радости, он был полон моей родни. Их кости лежат у стен Кер Велла.

– Они сами предпочли быть там, отправившись вслед за королем. Как ты. Как Эвальд. Как мой господин. А без него…

– И его союзников Ши.

– Он выиграл битву для вас; и если погибли его двоюродные братья, неужто ты думаешь, он не оплакивает их? Что ж, там погибли многие. Мой дядя и мои двоюродные братья. Нет никого в Кер Велле, кто не потерял бы в том сражении родню. Ты не один такой, господин Донна.

– А он все богатеет. Он и его союзники. А теперь он шлет ко мне гонца, надеясь получить еще больше, чем имеет. Мне надо знать, что было сказано той ночью.

– Ничего, имеющего отношение к тебе. Много дельных слов. И нежных чувств.

– К Ши.

– Господин, если говорят правду, то кровь Ши в нем со стороны твоего отца. Я не понимаю, за что ты ненавидишь его.

Вена вздулась на виске Донкада, а ноздри побелели.

– Мы знаем друг друга. И я владею Видением. Какую сделку он заключил?

– Речь не шла о сделке.

– И что он носит при себе? О, я и сам знаю. Я много чего знаю.

– Кроме правды. Ты все это узнал от своих соглядатаев? Он послал нас сюда с открытым сердцем. Он желает тебе лишь одного – добра.

– Эта встреча… этот приход…

– Эта встреча. Ты слишком пуглив, господин. На ней не было заключено никаких сделок. – «Снова он об этом, – подумал Донал. – И слова исчерпаны». Он повернулся, чтобы прикинуть расстояние между собой и дверью – из пятерых, охранявших ее, одно лицо ему показалось знакомым – коротышка ухмыльнулся при виде его, безобразно, как и вседа.

– Вот оно что, – сказал Донал, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног. – Калли. А мы-то волновались, куда ты делся. – И добавил громче, не отрывая глаз от Калли: – Господин, а знаешь ли ты, что держишь у себя воров? Или ты их вскармливаешь?

Руки метнулись к мечам, и клинки блеснули в лучах солнца.

– Живым, – раздалось сзади. – Взять его живым.

– Калли! – воскликнул Донал и, легко выхватив кинжал, метнулся вперед – как научил его Ризи, вонзив оружие по рукоять в брюхо Калли. Не останавливаясь, он нырнул, подхватил упавший меч Калли и бросился бежать, пошатнувшись от удара в спину. Он развернулся в коридоре и сделал выпад против наступавших из-за двери, и побежал снова. Донал ощущал раны в спине, в боку – чьи-то клинки настигли его. С яростными воплями весь замок грохоча бросился за ним следом: преследователи были повсюду – наступали сзади, бежали снизу по лестнице, которая ему была нужна.

Он бросился к свету – к окну, через которое струилось солнце в темный коридор: Донал знал, что он находится на вершине замка, но такая смерть была быстрее и легче. И он ринулся ей навстречу, когда на него уже были готовы наброситься. Чьи-то руки пытались ухватить его за одежду. Залитые светом холмы ослепили его на мгновение. И вот Донал оттолкнулся от подоконника и полетел, чувствуя, как чистый ветер проносится мимо.

Ветви вонзились в него, как клинки.

Он ухватился за них, пытаясь удержаться, но вот он снова полетел вниз со скалы, поросшей кустарником – один удар, другой, и в глазах у Донала померкло.

До него донесся лай собак с заливистыми всхлипами и звуки голосов.

– Говорю вам, он на скале, а до дна ущелья не долетел.

– Обойдите, – закричал кто-то, – обойдите со стороны холма. Если его нет внизу, значит, он свалился на тот заросший кустами уступ.

– Туда долго лезть.

– Пустите собак, болваны, и побыстрей.

Он протягивал руки, как младенец, неустанно продолжая ползти, и это движение облегчало одну боль и приносило другие пытки – выемки с острыми краями под его телом, жесткий кустарник под руками, потом гладкий горячий камень, и вкус крови на губах, и что-то защемило внутри, пронзив его до корней зубов, до самой сердцевины чрева. «Кости сломаны», – подумал он, расслышав собак, и продолжал ползти. Ясность сознания возвращалась к нему, и он различил топорщившуюся листву, и свет на камнях, и резную тень листьев. Боли он уже не ощущал. Все превратилось в одну сплошную рану, он оперся на распухшее колено и, спотыкаясь, поднялся на ноги. Он стоял, держась за искореженную ногу, и смертельная глубина ущелья, покачиваясь, плыла перед его взором; залитые солнцем камни манили, в них уже не было угрозы. Но он отвернулся от них, сделал шаг, другой, ибо он еще видел холмы и небо, и направился к ним.

«Там собаки», – подумал он. Донал не мог вспомнить, где он находится и как он здесь оказался; потом к нему вернулись обрывки разговоров людей, что охотились на него, и он понял, что пришел сюда умирать. Он вспомнил деревянные коридоры, которые вдруг обернулись этим кошмаром, как он ударился головой и упал. И тут были колючие ветви – он все еще ощущал боль уколов, когда те впивались в его тело; он утер залитое кровью лицо и взглянул на окровавленную руку.

«Донн», – подумал он затем, и память к нему вернулась: эти странные холмы, которые он узнавал, были холмами Донна. Донал ощутил всю тяжесть нависшего над ним замка и увидел себя, карабкающегося по краю у всех на виду. Впереди уступ кончался – еще одно падение – и мужество оставило его. Там были деревья, там была надежда, пусть на