Кукловоды. Дверь в Лето - Роберт Хайнлайн

Сначала объекту дают наркотик, затем гипнотизируют, охлаждают и содержат при температуре ровно четыре градуса Цельсия. То есть при максимальной плотности воды, когда в ней не образуются кристаллы льда. Если «замороженного» потребуется срочно разбудить, его подвергают диатермии, затем снимают гипноз – и все за каких-то десять минут (в Номе управились и за семь!). Но такая спешка ведет к моментальному старению тканей, и «размороженный» может до конца дней остаться тупым на голову. Если у вас нет особых причин спешить, то лучше растянуть процесс до двух часов минимум.

Ускоренный метод профессиональные военные называют «просчитанный риск». И эта штука оказалась тем риском, который противник не принял в расчет. Поэтому, когда война кончилась, меня не расстреляли и не отправили в лагерь для рабов, а демобилизовали и выдали расчет.

На гражданке мы с Майлзом тут же занялись коммерцией. И как раз в то время страховые компании стали предлагать «холодный сон».

Мы сняли пустующий дом на базе ВВС в пустыне Мохаве, открыли там небольшую фабрику и стали изготовлять «Горничных». Техническую сторону дела взял на себя я, а Майлз занимался юридическими вопросами, благо опыта в сфере бизнеса у него хватало. Да-да, это я изобрел «Горничную» и все ее семейство – «Стэна-стекломоя» и прочих, – хотя в технических паспортах моего имени вы не найдете. В армии я много размышлял о том, что делать человеку с дипломом инженера. Работать на «Стандарт ойл», «Дюпон» или «Дженерал моторс»? Спустя тридцать лет в вашу честь устроят торжественный ужин с речами и спровадят на пенсию. Вам гарантирован размеренный режим дня и регулярное питание, а еще полеты на самолетах компании. Но вы никогда не будете хозяином самому себе. Другое тепленькое местечко для инженера – это госслужба; с самого начала хорошая зарплата, потом приличная пенсия и никаких забот. Тридцать дней отпуска и хорошая страховка. Свой оплачиваемый отпуск я уже отгулял и желал теперь только одного – быть самому себе хозяином.

Что мог найти для себя инженер-одиночка? Что-то достаточно компактное, что не требует шести миллионов человеко-часов для того, чтобы выпустить первую модель на рынок. Все твердили, что времена изобретателей с кустарными мастерскими и смехотворным начальным капиталом, вроде того, с чего начинали Форд и братья Райт, миновали. Но я не верил этому. Начинался бум автоматизации: на химическом заводе теперь хватало двух наладчиков и охранника; машина продавала билет в одном городе, а в шести других тут же появлялась отметка «место занято»; стальные кроты добывали уголь, а горнякам на станции контроля оставалось лишь присматривать за ними, развалясь в кресле. Поэтому, пока я был на зарплате у Дяди Сэма, я от корки до корки проштудировал все засекреченные материалы по связи, электронике и кибернетике, на какие смог раздобыть допуск.

Как вы думаете, что автоматизировалось в последнюю очередь? Ответ прост: труд домохозяек. Я не собирался разрабатывать научно-спроектированный дом; женщинам он не нужен. Все, чего хочет женщина, – это новая и хорошо обустроенная пещера. Правда, домохозяйки до сих пор жалуются на проблему прислуги, хотя прислуга давно ушла в область преданий, следом за мастодонтами. В каждой женщине есть что-то от рабовладельца: они, похоже, до сих пор верят, что где-то должны существовать здоровенные деревенские девки, почитающие за счастье скоблить полы по четырнадцать часов в день, питаться объедками с хозяйского стола и получать гроши, до которых не унизился бы и ученик лудильщика.

Поэтому-то мы и назвали нашего монстра «Горничной». Это слово должно было напоминать о старых добрых временах, когда наши бабушки помыкали юными иммигрантками, словно рабынями. Вообще-то, «Горничная» была всего лишь пылесосом улучшенной конструкции. Мы собирались выбросить его на рынок по ценам, ненамного превышавшим стоимость обычной метлы. Наша «Горничная» (первая модель, а не мыслящий робот, в которого я ее потом превратил) могла драить полы – любые полы. Делала она это весь день с утра до вечера, не нуждаясь в присмотре. А где вы видели полы, не требующие, чтобы их время от времени драили? «Горничная» их мыла, протирала, пылесосила и полировала, а что именно надо делать, ей подсказывала ее убогая электронная память. Любой предмет размером больше горошины она поднимала с пола и клала в лоток, вмонтированный в верхнюю крышку, чтобы кто-нибудь поумней решил – выбрасывать его в мусорное ведро или нет. Она неторопливо разъезжала целый день по квартире в поисках грязи, проникая в самые дальние закоулки. Стоило в комнате оказаться людям, она, как вышколенная прислуга, тут же давала задний ход, если только хозяйка не успевала догнать ее и повернуть переключатель, чтобы сообщить бедному созданию, что его никто не гонит. Ближе к обеду «Горничная» направлялась в «стойло» – быстро подзарядиться. Но так было, пока мы не установили ей «вечные» блоки питания. Первая модель «Горничной» не многим отличалась от обычного пылесоса. Но как раз «немногое» – работа в автоматическом режиме – и обеспечило ее сбыт.

Принцип автономного патрулирования я содрал из журнала «Сайнтифик Америкен»; там в конце сороковых годов была описана схема «электрической черепахи». Блок памяти я «вынул» из электронного мозга управляемой ракеты. (У этих сверхсекретных штучек есть одна замечательная особенность – их не патентуют.) Ну а чистящее устройство и другие узлы я «позаимствовал» из дюжины разных машин, таких как полотер из армейского госпиталя, автомат по продаже безалкогольных напитков или манипулятор, который применяют на атомных станциях, когда работают с «горячими» объектами. В нашей машинке не было ни одного принципиально нового узла, и весь фокус заключался в том, чтобы их скомпоновать. А «искру гениальности», что требовалось в соответствии с «Положением о патентах», мог обнаружить хороший юрист по патентному праву.

Но настоящая гениальность заключалась в нашей технологии производства: «Горничную» можно было собрать из стандартных деталей, заказанных по каталогу «Свит»; исключение составляли пара эксцентриков и одна печатная плата. Плату нам поставляли по договору, а эксцентрики я сам вытачивал на станке (излишки военного оборудования) в том сарае, который мы громко именовали «наша фабрика».

Сначала как было? Майлз да я – вот и весь «сборочный конвейер»: плоское – тащи, круглое – кати, ржавое – закрась. Опытный образец обошелся нам в 4317 долларов 9 центов; первая сотня моделей – по 39 долларов за штуку. Мы сдали всю партию фирме в Лос-Анджелесе с сетью магазинов, торговавших со скидкой, по 60 долларов за штуку; продавали их уже по 85 долларов. Нам пришлось отдать весь товар на реализацию, потому что ни я, ни Майлз не могли себе позволить заниматься сбытом, и мы чуть с голоду не подохли, пока дождались первых денежных поступлений. Потом журнал «Лайф» дал целый разворот с «Горничной»… и нам срочно понадобились помощники, чтобы собирать наших монстров.

Белл Даркин появилась вскоре после этого. Мы с Майлзом отстукивали наши деловые письма одним пальцем на ундервуде образца 1908 года; Белл стала нашей машинисткой и бухгалтером. Мы взяли напрокат электрическую пишущую машинку со стандартным шрифтом и свежей лентой, а я разработал фирменный бланк. Мы все горячо принялись за дело; Пит и я спали прямо в мастерской, а у Майлза и Рикки была хибара поблизости. Чтобы защитить свои права, мы создали акционерное общество. Для этого требовалось три человека, и мы взяли в долю Белл, назначив ее секретарем-казначеем. Майлз стал президентом и генеральным директором, а я – главным инженером и председателем правления… ну и владельцем пятидесяти одного процента акций.