Кукловоды. Дверь в Лето - Роберт Хайнлайн

Но я должен быть твердо уверен, что просплю достаточно долго, чтобы не застать в этом мире Белл Даркин или Майлза Джентри, особенно – Белл. Если ее не станет, я смогу забыть ее, забыть то, что она сделала со мной, вычеркнуть ее из памяти… А пока мое сердце раздирает на части оттого, что я знаю, что она всего в нескольких милях отсюда.

Что ж, прикинем. Белл сейчас двадцать три, – во всяком случае, она так утверждает. Правда, однажды она проговорилась, что помнит президентство Рузвельта. Ладно, пусть ей еще нет тридцати. Если проспать лет семьдесят, от нее один некролог останется. Пусть будет семьдесят пять – для верности.

Потом я вспомнил об успехах в гериатрии. Толкуют, что скоро продолжительность жизни достигнет ста двадцати лет и такой возраст, мол, вполне достижим. А может, стоит залечь лет на сто, – правда, я не уверен, в состоянии ли хоть одна страховая компания предложить мне столь длительный анабиоз.

Тут под теплым дыханием виски мне в голову пришла поистине дьявольская мысль: вовсе не обязательно дожидаться смерти Белл. Достаточно, более чем достаточно, просто идеально отомстить женщине тем, что остался молодым, когда она превратилась в старуху. Разницы лет в тридцать хватит вполне, чтобы ткнуть ее в это носом.

Я почувствовал легкое прикосновение лапы.

– Ма-а-ло! – объявил Пит.

– Ненасытное брюхо, – проворчал я и вновь наполнил блюдце лимонадом.

В знак благодарности он немного помедлил, потом вновь принялся жадно лакать. Но он уже прервал поток сладостно-мстительных мыслей. Да, а что, черт побери, мне делать с Питом? Кот – не собака, его в чужие руки не отдашь; он попросту такого не вынесет. Иногда кошки привязываются к дому, но Пит не таков. Для него с тех самых пор, как девять лет тому назад его отняли от матери, единственной опорой в нашем изменчивом мире был я. Даже в армии я умудрялся держать его при себе и ради этого шел на любые ухищрения. Пит пребывал в добром здравии и, похоже, сдавать не собирался, хотя шрамов у него хватало. Сообразовывай он склонность к лидерству со своими возможностями – ему еще лет пять выходить победителем из всех драк и плодить потомство.

Я мог бы, конечно, оплатить содержание в кошачьем пансионе до конца его дней (немыслимо!); мог бы усыпить его (так же немыслимо!) или просто бросить. С кошками всегда так: или вы безропотно выполняете принятые на себя обязательства – или бросаете несчастное создание на произвол судьбы, обрекая на одичание, и разрушаете его веру в высшую справедливость. Как Белл разрушила мою веру.

Стоп, Дэнни! Выкинь-ка все это из головы. Твоя собственная жизнь может лететь под откос, но тебе все равно придется выполнять принятые на себя обязательства перед избалованным котом.

Тут мои философские размышления были прерваны. Имбирное пиво попало Питу в нос, и он чихнул.

– Gesundheit![30] – сказал я. – И не старайся вылакать все блюдце за один присест.

Пит не обратил внимания на мои слова. В общем и целом он лучше меня умел вести себя за столом – и знал об этом.

Наш официант околачивался возле кассы и трепался с кассиром. Наступило послеобеденное затишье, и, кроме нас с Питом, еще несколько посетителей сидели у стойки. Когда я сказал «Gesundheit!», официант взглянул в нашу сторону и что-то сказал кассиру. Они оба посмотрели на нас, затем кассир вышел из-за стойки и направился к нам.

– Полундра! – тихо скомандовал я.

Пит огляделся и нырнул в сумку, которую я тут же прикрыл. Кассир подошел, облокотился на столик и быстрым взглядом окинул всю кабинку.

– Извини, друг, – начал он тусклым голосом, – но кота придется отсюда убрать.

– Какого кота?

– Того самого, что ты поил из блюдца.

– Не вижу никакого кота.

Он нагнулся и заглянул под столик.

– Ты засунул его в сумку, – уличил он меня.

– В сумку? Кота? – недоуменно переспросил я. – Мой друг, вы страдаете острой фигуральностью речи.

– Что? Выражайся по-человечески! Кот у тебя в сумке. Открой ее.

– Есть у вас ордер на обыск?

– Слушай, не валяй дурака.

– Это вы валяете дурака, требуя осмотра моей сумки без ордера. Война давно кончилась, и Четвертая поправка снова действует. Ну, как я понимаю, вопрос урегулирован. Передайте официанту, чтобы он повторил заказ, или организуйте все сами.

Он, похоже, обиделся.

– Друг, я ведь против тебя ничего лично не имею, но терять лицензию мне неохота. Видишь, вон там, на стене, табличка. На ней ясно написано: «Посетители с кошками и собаками не обслуживаются». Мы стараемся соблюдать санитарные нормы.

– Плохо стараетесь. – Я поднял свой стакан. – Видите следы губной помады? Вам бы следовало получше присматривать за посудомойкой, а не обыскивать посетителей.

– Не вижу никакой помады.

– Она почти вся стерлась, пока я пил. Но давайте отправим стакан в Санитарное управление, пусть они там микробов посчитают.

Он вздохнул:

– Ты что, полицейский? У тебя есть значок?

– Нет.

– Тогда мы на равных. Я не буду обыскивать твою сумку, а ты не потащишь меня в Санитарное управление. А теперь, если хочешь выпить еще, подходи к стойке и бери что надо… с собой. Но не здесь.

Он развернулся и направился к кассе.

Я пожал плечами:

– Мы как раз собирались уходить.

Я поднялся, подхватил сумку и поплелся к выходу. Когда я проходил мимо стойки бара, кассир спросил:

– Без обид?

– Без обид. Правда, я собирался чуть позже привести сюда свою лошадь, она тоже любит выпить. Теперь не приду.

– Как вам угодно. В правилах о лошадях ничего не говорится. Вот только еще один вопрос: этот кот действительно пьет имбирное пиво?

– Четвертая поправка, помнишь?

– Да я не хочу на него смотреть, я просто спросил.

– Ладно, так и быть, скажу. Вообще-то, он предпочитает, когда эту бурду разбавляют чем-нибудь покрепче. Ну, если придется, пьет и неразбавленное.

– Да? Он так испортит себе почки. Взгляните-ка сюда, приятель.

– Куда-куда?

– Сдвинься немного, чтобы твоя голова была вровень с моей. Теперь посмотри на потолок. Над каждой кабинкой среди потолочных украшений – зеркало. Видишь? Я знал, что у тебя кот, потому что я его видел.

Я выгнулся, как он сказал, и взглянул вверх. На потолке забегаловки было множество странных украшений, в том числе зеркала. Теперь я увидел, что некоторые из них располагались под таким углом, что с места кассира весь зал просматривался, как в перископ.

– Мы вынуждены были так сделать. – Он словно бы оправдывался. – Ты не представляешь, что творилось бы в кабинах, не присматривай мы за клиентами. Мир полон скверны.