Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова

– Тут я! – Миронег заговорил на языке русичей. – Тут, погребён под телами спящих дев.

Тверядята пошёл на голос и вскоре под цветущим кустом граната обнаружил разомлевшего Миронега. На бледном челе черниговского уроженца алели губы. Борода слиплась от сладкого вина. На обнажённом теле багровели многочисленные следы поцелуев, вкупе с красными, кровоточащими рубцами, по-видимому, нанесенными ударами бича. Вокруг Миронега разлеглись несколько женщин. Пользуясь случаем, Твердята без стыда рассматривал их богатые прелести. На сотрапезницах Миронега не было надето ничего, кроме блестящих украшений. Закатные лучи резвились в гранях самоцветных каменьев, оправленных в червонное золото. Впрочем, и каменья, и золото при ближайшем рассмотрении оказались стеклом и медью.

– Экое изобилие! – проговорил Твердята. – Экий ты, Капуста, счастливый человече! Подымайся, друг!

И Миронег восстал. Твердята хохоча рассматривал его выпяченный, поросший седеющим волосом живот, на его грудь, багровевшую следами многочисленных и страстных любовных ласк, на его висевшее капустным листом ухо и нетрезвое, измятое лицо. Миронег оказался совершенно наг, но, словно не подозревая об этом, смело направился к выходу из бань.

– Эй, постой, Капуста! – Твердята и не думал понижать голоса. Он рыскал среди лежавших вповалку тел, разыскивая Миронегову одежду. Девы и юноши пробуждались, нисколько не стыдясь своей наготы и разнузданности поз, взирали на пришельцев, на Твердятин тесак, на Амирамов меч, для которого по прибытии в столичный город сыскались добротные ножны.

Амирам оказался проворнее Твердяты. Распинал подкованными сапогами ослабевшие от блуда тела, разгрёб груду тряпья. Отфыркиваясь и сплевывая застойный смрад благовоний, корабельщик выбрал златотканое длинное одеяние, украшенное опаловыми пуговицами с вычурной окантовкой. Амирам скомкал одёжу, швырнул её в спину уходящему Миронегу, сопроводив витиеватым проклятием. Миронег поспешно, словно опамятовав, натянул тунику. Краска стыда наконец-то залила его лицо.

– А сапоги? В Царьграде камни горячи, пятки обожгу, да и без порток не привык расхаживати… – бормотал Миронег на языке русичей, но Амирам, по своему обыкновению, сделал вид, будто не понимает его.

– Я не ромей, чтобы эдак вот, с голыми ногами, по царьградским улицам ходить… – настаивал Миронег.

Изгвазданные, пахнущие испражнениями штаны полетели ему в грудь. Лицо Амирама исказила гримаса брезгливости. Он катал во рту тугой ком слюны, выискивая место, куда сплюнуть, и не находил. Весь пол у него под ногами оказался устлан истомлёнными от разврата телами. Наконец корабельщик подошел к фонтану, ополоснул лицо, прополоскал рот и сплюнул прямо в мраморную, наполненную чистейшей влагой чашу.

Новгородец возвышался над ним, будто статуя языческого божества, но тесак из ножен не извлекал.

– Зачем ты привел меня сюда? – прошипел Твердята. – Мне известно легкомыслие Миронега. Но я не в ответе за него! Говори: зачем?

– Пока ты наслаждался обществом вдовы, в Константинополе твогились нехогошие дела, – Амирам распрямился. – Пойдём!

Лигуриец шествовал по мраморным полам терм, оглашая своды громким стуком подошв. Время от времени он пинал сонные тела, пропуская через зубы площадную брань. Твердята торопился следом. Что за вонь наполняет это место? Наверное, так пахнет разврат. Твердяте нестерпимо хотелось пить. Он подобрал валявшийся без призора латунный сосуд, украшенный изящной чеканкой, наполнил его водой, напился. Миронег куда-то запропал. Нешто решил продолжить ночные забавы? Широкий, с трёх сторон окружённый галереями двор терм тонул в утренней прохладе. Тени прислужников неслышно двигались в полумраке портиков. Казалось, никто не обращает внимания на вооружённых пришельцев.

Наконец они миновали кованые, украшенные изящной вязью ворота и вышли на улицу. Солнце стояло в зените, тени вовсе исчезли, а пыль у них под ногами сделалась так горяча, что жгла через подметку. Они обнаружили Миронега мирно дремлющим под кустом сиреневой гортензии. Вокруг него стояли латники в пернатых шлемах, вооруженные пиками – варяги.

– Тгое с пиками, остальные – с мечами. Всего пятнадцать, – прошептал Амирам. – Я удаляюсь, купец. Счастливой стычки.

– Я не намерен… – начал было Твердята.

Договорить ему не дал громкий вопль Миронега. Один из латников ткнул черниговского уроженца пикой.

– Я не убивал! – возопил Миронег.

Тогда другой рыцарь огрел его по хребту. Бил вполсилы, плашмя.

– Я не убивал! Невиновен! – твердил перепуганный Апполинарий на всех известных ему языках.

– Оставьте его! – рыкнул Твердята. – Это… черниговский уроженец, блаженный человек. Он прибыл в город Константина, чтобы изучать богословие.

Лязгающий гогот был ему ответом. Дружинники тряслись, их щербатые пасти извергали утробный клёкот. Ременная сбруя брони поскрипывала, перья на шлемах сотрясались.

– Кто ты, отважный недоумок? – Лауновех выступил из-за спин товарищей.

На нём не было брони, лишь короткая, обшитая кожей куртка. Рыцарь отчаянно потел. Влага струилась по его багровому лбу, но глаза оставались холодны. Странное оружие держал он в руках – короткое, изогнутое на манер половецкой сабли лезвие, на простой, обмотанной кожаными ремешками рукояти.

Молниеносный взмах клинка – и платок дочерей Тат синими бабочками слетел под ноги воинов.

– Кто ты?! – взревел Лауновех. – Подданный черниговского кагана или ромей?

– Это Демьян Твердята, новгородец, – еле слышно пролепетал Миронег.

– Твердята? – Лауновех словно натолкнулся на невидимую преграду. – Демиан? Жив?!

– Он в отчаянии, – пояснил Миронег. – Утратив имущество, он ищет отмщения и… покровительствует мне…

Твердята не дал ему договорить, метко бросив в голову черниговского уроженца пустой латунный сосуд. Лезвие тесака выползло из ножен, но лишь наполовину.

– Постой! – Лауновех бестрепетно расстался с оружием, небрежно бросив его в пыль. – Каган Володарь принёс нам весть о твоей гибели.

– Знаю…

– Каган Володарь готов утешить дочь патрикия Агаллиана в её девичьих скорбях.

– Зна… – дыхание Твердяты занялось.

– Жестоко тебя покорежила судьба, – Лауновех смотрел на него с нескрываемым сочувствием.

Варяжская дружина попритихла, опустила пики, попрятала клинки в ножны.

– Дозвольте теперь нам уйти, – Миронег молитвенно сложил трясущиеся руки. – При первой же возможности мы покинем Царьград. Я повинен лишь в тлетворном блуде, но…

Миронег внезапно умолк, даже прикрыл глаза, надеясь спрятаться от холодных глаз беловолосого рыцаря.

Лауновех размышлял. Он мгновенно оценил вооружение противника. Убить Твердяту не составит труда. А приятеля его, бестолкового блудодея, представить на суд эпарха за убийство родовитого юноши. Но что пользы в этом ему, Лауновеху? Новгородец готов умереть, бородатый дурень не сумеет защититься и будет казнён. Князь Володарь поселится в опочивальне прекрасной Елены, заменит Агаллиану убитого сына, наплодит детишек.