Дикарь - Екатерина Лесина

уловил сопение его, причмокивание и прихрапывание. Пускай. От мальца пользы немного. Под ноги не лезет – уже хорошо.

Миха тенью соскользнул к стене.

Куда?

Направо? Налево?

Заворочался пес во дворе, поднял сонную голову, но тут же уронил на лапы.

Или ждать? Можно. Только не здесь.

И Миха ловко вскарабкался на крышу, лег, сродняясь с темною соломой. Та прогнулась под тяжестью веса, грозя вовсе обвалиться, но вроде держала.

Если придут убивать, то сюда.

Такхвар выругался сквозь зубы, но так тихо, что и Миха всего не расслышал. А слух у него хороший. И зрение неплохое. Но старик сделал шаг и растворился в серой зыби. Миха втянул воздух. Запах чужака все-таки ощущался, но размытый, едва уловимый.

Хорошо.

Время потянулось по-новому. Оно ощущалось натянутыми нервами. Остро. Ярко. Застучало сердце. и в висках тоже. Во рту пересохло.

Подумалось вдруг, что он, Миха, он ведь на самом деле не боец.

Ни разу вот не боец.

Что там, возле города магов, он и действовал-то, как в тумане. И убивать не убивал, вот так, преднамеренно. Сможет ли?

Та ненависть, прежняя, она куда-то подевалась. И вместо нее поселился страх.

Не умереть. Этого Миха не боялся.

И не боли. Боль он как-нибудь перетерпит.

Не справится.

Мальчишку убьют. Обоих мальчишек убьют. И старика тоже. И его, Миху, что логично.

Додумать он не успел.

Человек шел. Не особо скрываясь, к слову. По улице. Неспешно. Время от времени останавливаясь, прислушиваясь к чему-то.

Миха тоже прислушался.

Ничего.

Барон сопит. Возится в сарае скот. Шубуршатся мыши в соломе. И сонно квохчут куры. Этих только тронь, мигом шум поднимут. Вот старый кобель поднял голову, принюхался и зевнул. Стало быть свой.

А если Миха ошибся?

Человек вошел во двор.

Стар?

Похоже. А вот пахнет от него не рекой, не рыбой, а лесом. Дымом костра. Копченым мясом. И людьми. Последний запах с трудом улавливается, он вновь же наносной, но Миха подбирается.

Что делать?

Стара убить несложно, вот он стал у самой крыши. Слегка покачивается на ногах. Пьяный? Или играет? Второе. Рука лежит на рукояти ножа. А ножи тут не игрушечные. Оглядывается.

Зевает.

Матерится во весь голос.

— Данька! — его вопль разлетается по округе. — Мужа встречай, сучка!

Он сплюнул под ноги и той, качующейся походкой, которая должна была бы показать, сколь пьян Стар, направился к дому.

Скрипнула дверь. И выпустила тонкую тень, которая согнула спину.

— Что, тварюка, не спится, — Стар не отказал себе в удовольствии отвесить затрещину. — Разувай мужа-то!

— Стар, — из дома вышла жена старосты.

А сам где? Спит?

— Что, матушка? — глумливо поинтересовался Стар. — И вам не спится?

— Прекрати.

Стар фыркнул и прислонился к стене. Выставив ногу, он велел:

— Что встала? Сапоги сымай!

— Стар!

— Батюшка где? Нажрался, небось? И братцы тоже. Один я ночей не сплю…

Женщина склонилась, пытаясь стащить сапог, но получила пинок в грудь и повалилась на спину.

— А вы говорили, рукастая будет. Вона, криворука и бестолкова, матушка. Вставай, давай. Или самому разуваться прикажешь? Только и годна, что подол перед каждым задирать. Может, тебя вовсе продать? Говорят, в городе таких, гулящих, любят. Будешь жить в господском доме…

— Прекрати, — жестко произнесла матушка.

— А не то что? Пожалуешься? И кому, матушка? Моему батюшке? Или… моему батюшке?!

Второй пинок заставил женщину сжаться в клубок. Она затаилась, кажется, и дышать позабыла как.

— Нет, матушка. Хватит. Надоело. Теперь все иначе будет. По-моему. А гости где?

— Тебе зачем?

— Так. Интересно.

— Спать иди, — женщина повернулась спиной. Но уйти ей не позволили. Рука Стара сдавила шею.

— Я тебя не отпускал.

— Успокойся.

А ведь она испугалась. Она наверняка знала сына лучше, чем кто-либо. И испугалась. Миха заставил себя лежать. Стар не один здесь. Слишком нагл. Слишком уверен, что все пойдет именно так, как задумано. И не боится ни гнева отцовского, ни братьев.

Он пришел убивать.

— Говори, потаскуха, — Стар вытащил-таки нож и бросил. — А ты, сучка, только попробуй пискнуть. Пришибу.

И та, другая, которая так и лежала, боясь шелохнуться, не ослушалась.

— Где они?

— Недоброе замыслил, — голос старостихи дрогнул-таки, выдавая страх.

— Плевать. Где?

И запахло кровью. Еще не убил, лишь показал намерения. А вот Миха понял, что все не так и плохо у него с моралью. Совесть заткнулась. Сомнения тоже.

Все просто.

Или выживут они. Или этот вот подонок. Убивать, конечно, нехорошо, но порой ничего иного не остается.

— Я ведь могу и медленно, — нож, прижатый к горлу, скользнул ниже. И запах крови усилился. Старый кобель поспешно убрался в будку.

Мудрый зверь. От бешеных людей собакам лучше держаться подальше.

— В сарае, — выдавила женщина.

— А чего ж так гостей-то не уважили?

— Барон… не рассчитал сил. Его охранник унес. Уложил. Не велел беспокоить.

— Охранник? Этот тощий оборванец?

Обидно. На гадюках-то особо не разжиреешь.

— Старик?

— Там же. Крепкий. На своих ушел.

— Сама видела?

— Наверху. На сене. Носила воду. И расол.

Носила. Было такое дело.

— Хорошо. Видишь, как все просто, — Михе показалось, что он видит слегка безумную улыбку ублюдка. А потом рука его дернулась и запах крови сделался вовсе уж удушающим. Женщина вскинула руки к перерезанному горлу, чтобы в следующее мгновенье мешком осесть наземь.

Миха чудом не дернулся.

Стало вдруг тошно.

А ведь он мог бы спасти эту женщину. Свернуть шею Стару? Да с легкостью, чай, не лось. Лося жалко. И у лося рога. А этот ублюдок еще пожалеет.

Стар переступил через тело и вошел в дом.

Тихо так. Вышел спустя пару минут. Огляделся. А потом свистнул. Свист был резким и коротким. Минуту или две ничего не происходило.

Но вот сизая мгла дрогнула, выпуская двоих. Твою ж мать да через колено! Прямо посреди двора. И ведь двор был пуст. Миха видел. И слышал. Только не увидел и не услышал.

Магия?

Похоже на то.

— Слышали? — Стар аккуратно запер дверь и огляделся. Поморщился. — А жечь обязательно?

— Можешь и не жечь, — милостиво разрешила первая тень.

Голос.

Миха его узнал сразу и, будь крыша попрочнее, вжался бы в нее. Это же тот тип, с болота. А второй, стало быть, лучник? Странно то, что даже сейчас, проявившихся, разглядеть их было сложно. Взгляд будто соскальзывал.

Ни лиц.

Ни одежды.

Точно — тени.

— Только потом спросят, как разбойники-то вошли? Что ответишь? Сам привел, — человек хохотнул и повернулся к сараю. — Там?

— Дома точно нет. И уходить не уходили. Она бы сказала, — Стар пнул неподвижное тело матери.

Все ж таки богата уродами земля