Детектив и политика 1991 №4(14) - Эрик Кристи

пресечь. Естественно, Андропову была хорошо известна дислокация кремлевских сил, и молодой карьерист апеллировал своими доносами именно к антихрущевской группе Молотова и Кагановича, а не к Хрущеву, который всего три года назад отправил его в венгерскую ссылку. Для Хрущева же венгерский вопрос был вопросом политической жизни и смерти, политического выживания: согласившись с доводами Андропова и стоявшей за ним неосталинской группировки, он тем самым перенес решающее сражение за власть на год вперед, когда окреп достаточно, чтобы одолеть врагов и изгнать их из Политбюро.

Об уровне колебаний в Кремле в это время свидетельствует сам Хрущев в надиктованных им впоследствии на магнитофон воспоминаниях. То он вызывает к себе главнокомандующего войсками Варшавского пакта маршала Конева и спрашивает его, сколько армия потребует времени, чтобы навести порядок в Венгрии. "Три дня", — отвечает Конев, но Хрущев отпускает его, так и не дав окончательного приказа. То он приглашает в Москву китайских коммунистов во главе с Лю Шаоци и ночь напролет спорит с ними на бывшей сталинской даче, прозванной "Липкой", и китайцы постоянно звонят по телефону в Пекин Мао Цзэдуну, который, как филин, по ночам обычно не спит, а работает, и в конце концов уже под утро убеждают Хрущева не применять силу против венгров. Однако Политбюро, которому он докладывает о совещании с китайцами, переубеждает его…

Тогда же, 2 ноября, вдвоем с Маленковым в ненастную, нелетную ночь Хрущев отправляется в Югославию к Тито, и самолету чудом удается избежать катастрофы. Потом их трясет в машине и в катере, и на остров Бриони в Адриатическом море, где отдыхает Тито, их привозят в полуживом состоянии. Но они снова ночь напролет советуются с югославским диктатором, им важно заручиться его поддержкой. Хотя решение к тому времени уже принято, но Хрущев не решается в этом признаться.

Все эти кремлевские колебания были одновременно колебаниями политической судьбы Юрия Андропова. То было время колоссальной черновой работы, которую он проделал у себя в кабинете на улице Байза. 1 ноября, когда "Бирнамский лес" Советской Армии сдвинулся с места и перешел венгерскую границу, судьба Венгрии была решена, и Андропову осталось внести только последние штрихи в созданное им творение.

На первый запрос Имре Надя он спокойно ответил, что не располагает точными сведениями о создавшемся положении, но обещал немедленно запросить объяснений у своего правительства. В 11 часов утра Андропов вернулся в здание парламента, где находился венгерский премьер, сообщил, что передвижения советских войск носят рутинный характер и в это время года представляют собой обычное явление, никак не связанное с событиями в Венгрии.

— А если даже связано, то не в ущерб Венгрии, — добавил он, улыбаясь. — Наоборот, мы это делаем, чтобы избежать инцидентов при эвакуации из Венгрии советских воинских частей. Это наша обязанность — обеспечить спокойный вывод войск.

— А почему танки и бронемашины окружают наши аэродромы? — спросил Надь.

И на это готов ответ:

— Для безопасной эвакуации больных и раненых воздухом. Согласитесь, господин премьер, у вас в стране сейчас не очень спокойно.

Надя резануло слово "господин" в обращении к нему — все советские представители, включая посла Андропова, всегда называли его "товарищем". Однако сейчас было не до личных нюансов. Имре Надь предпочитал верить Андропову — другого выхода у него не было. Он просил посла получить дополнительные сведения из Москвы, а заодно передать туда очередной его протест в связи с продвижением советских войск по территории Венгрии.

В 2 часа дня Имре Надь снова позвонил в посольство и вызвал к телефону Андропова. На этот раз он предъявил послу ультиматум: если Советский Союз не начнет немедленно выводить свои войска, Венгрия объявит о выходе из Варшавского пакта. Он просил немедленно передать в Москву свой ультиматум.

Не дождавшись звонка от Андропова, Имре Надь в 5 часов вечера собрал заседание Совета Министров, который принял единогласное решение объявить Венгрию нейтральной страной. Но сам премьер понимал всю тяжкую ответственность такого решения и с часу на час откладывал официальное сообщение о нем. Он все еще ждал Андропова, все еще надеялся. И советский посол наконец появился и зачитал ответ Кремля. Имре Надь тут же перевел его на венгерский язык и продиктовал помощнику. Советская Декларация о равенстве и невмешательстве от 30 октября остается в силе, заявляла Москва и предлагала создать две смешанные комиссии, одна из которых занялась бы политическими вопросами, вытекающими из решения Венгрии выйти из Варшавского пакта, а другая — техническими деталями вывода советских войск с территории страны.

Андропову во что бы то ни стало надо оттянуть время. Во-первых, для того чтобы предотвратить военное сопротивление венгров Советской Армии и тем самым снизить число потерь среди русских. Во-вторых, чтобы успеть закончить поиски венгерских квислингов и создать из них новое правительство — в противовес правительству Имре Надя. Андропов сам взял на себя ответственность за разрешение венгерского кризиса, его вариант был принят Москвой, и сейчас он один заменял в Будапеште и Советскую Армию, и органы госбезопасности, и Политбюро ЦК КПСС. От него лично теперь зависели и судьба всей советской империи, и жизнь каждого советского солдата. Любые средства для достижения столь высоких целей он считал пригодными. Ложь была самым невинным из тех, которыми ему приходилось пользоваться в эти роковые дни в Будапеште.

Имре Надь и члены его кабинета выслушали ответ Москвы и еще раз потребовали немедленного вывода советских войск. Самым резким было выступление Яноша Кадара:

— Что случится со мной, не имеет ровно никакого значения. Но, будучи венгром, я готов в случае необходимости сражаться. Если ваши танки снова войдут в Будапешт, я выйду на улицу и буду бороться с ними хоть голыми руками.

В тот же день Янош Кадар выступил по радио — более откровенно и более страстно, чем Имре Надь:

— Во время этого славного восстания наш народ низверг режим Ракоши. Участники восстания добились свободы для народа и независимости для страны… Мы гордимся, что вы честно исполнили долг в вооруженном восстании.

Было уже поздно, все разъезжались. Кадар сел в одну машину с Ференцем Мюннихом. По дороге они