Некоторые вопросы теории катастроф - Мариша Пессл

А в итоге, когда я увидела Ханну, стало только еще хуже.

Папа всегда предупреждал, как опасно воображать людей, рассматривая их мысленным взором, – из-за этого забываешь, какие они в действительности, со всеми их противоречиями, а противоречий в каждом человеке не меньше, чем волос на голове (от ста до двухсот тысяч). Мозг ленив и потому приглаживает образ человека, подгоняя его под какую-то одну основную черту, например пессимизм или неуверенность в себе (а если очень ленив, определяет совсем примитивно: хороший или плохой). Судить человека по одному отдельно взятому признаку – большая ошибка, чреватая самыми неприятными сюрпризами.

Вздохнула кухонная дверь, и снова появилась Ханна, неся на подносе обмякший кусочек яблочного пирога, бутылку вина, бокал и чайничек с чаем.

– Давай-ка прибавим света.

Ханна спихнула босой ногой со столика «Нэшнл джиографик», телепрограмму и несколько писем и поставила на их место поднос. Потом включила желтую настольную лампу рядом с пепельницей, набитой окурками, похожими на раздавленных червяков. Масляный свет плеснул на меня и на мебель.

– Простите, что явилась вот так и мешаю, – сказала я.

– Что ты, Синь! Знаешь ведь, ты всегда можешь ко мне обратиться.

Слова были правильные, а смысл… вроде бы и здесь, но как будто уже с чемоданом в руке, сейчас в дорогу.

– Это ты прости, если я кажусь немножко… не в форме. Вечер был тяжелый. – Ханна, вздохнув, сжала мою руку. – Я правда рада, что ты пришла. Вместе не так одиноко. Можешь переночевать в гостевой комнате, незачем тащиться домой среди ночи. А теперь рассказывай!

Я поперхнулась. Было непонятно, с чего начинать.

– Мы с папой поругались…

Ханна, кусая губы, начала аккуратно складывать бумажную салфетку равнобедренным треугольником, и тут неожиданно зазвонил телефон. Почти человеческий вопль – телефон у Ханны был древний, шестидесятых годов, наверное куплен за доллар на дворовой распродаже. Сердце у меня мелодраматически заколотилось в груди (см. героиню фильма «Зыбучие пески»[327] в исполнении Глории Свенсон).

– Фу, черт! – с досадой прошептала Ханна. – Подожди секунду.

Она исчезла за кухонной дверью, и телефон умолк.

Я прислушалась, но услышала только тишину и звяканье собачьих ошейников – потревоженные собаки зашевелились спросонья. Ханна почти сразу вернулась, все с той же напряженной улыбкой, похожей на маленького ребенка, которого насильно вытолкнули на сцену.

– Это Джейд звонила, – сообщила Ханна, снова усаживаясь на диван.

[НАГЛЯДНОЕ ПОСОБИЕ 16.0]

Деловито, как хорошая секретарша, занялась чайником – приподняла крышечку, осмотрела плавающие внутри заварочные пакетики, потыкала их пальцем, словно снулую рыбу.

– Как я понимаю, вечер у вас прошел бурно?

Ханна протянула мне кофейную кружку («Я ‹СЕРДЕЧКО› СЛИЗНЯКОВ») и даже не вздрогнула, когда ей на колено капнуло кипятком. Потом, будто позируя для портрета, вытянулась на диване с бокалом красного вина в руке, подсунув босые ноги под подушку.

– Знаешь, – сказала Ханна, – мы с Джейд ужасно поссорились. Она убежала в ярости.

Голос Ханны звучал непривычно по-учительски, словно она рассказывала про фотосинтез.

– Не помню даже, с чего все началось. С какой-то ерунды. – Ханна запрокинула голову, глядя в потолок. – С поступления в университет, кажется. Я сказала, что ей надо больше внимания уделять учебе, иначе можно и не поступить. А Джейд как с цепи сорвалась.

Ханна сделала глоток из бокала. Я тоже отпила свой улун. Сердце сжималось от угрызений совести. Было мучительно ясно, что Ханна знает, какие гадости о ней говорила Джейд. То ли Джейд по телефону призналась (ей всегда требовалось все объяснить своей жертве, так что хорошего жулика или юриста из нее бы не вышло). А может, Ханна просто сама догадалась, памятуя об их ссоре. Но больше всего меня поразило, что Ханну все это настолько задело. Папа говорил, что люди, когда испытывают обиду, начинают делать всякие странные жесты – вот и Ханна хмурилась, обводя пальцем край бокала, и постоянно переводила взгляд с моего лица на бокал, а с бокала на кусок яблочного пирога (сплющенный, словно на него наступили ногой).

А я невольно уставилась на Ханну (ее левая рука удавом обвивала бедро). Я, словно сыщик, высматривающий отпечатки пальцев на спинке кровати, искала истину – пусть бы даже сильно смазанную. Чушь, конечно, ведь безумие, вину и любовь не вычислишь, соединяя пунктиром веснушки и освещая фонариком ямку между ключиц, но удержаться я не могла. В голове засели слова Джейд. Неужели Ханна способна утопить Смока? Неужели она правда спала с Чарльзом? Прячется ли где-то в кулисах ее былая любовь по имени Валерио? Даже в мрачно-рассеянном настроении – вот как сейчас – Ханна захватывала первую полосу и отодвигала на задний план все другие темы (папа, Форт-Пек). Съемка в затемнение, на экране медленно гаснут: папа, Форт-Пек (ехал бы себе в Демократическую Республику Конго, изображать Че Гевару). Из затемнения проступает кадр: Ханна Шнайдер возлежит на диване изломанным зигзагом, как выброшенный на берег прибоем сверкающий мусор. На ее лице блестят капельки пота, пальцы нервно теребят шов на платье.

– Вы на дискотеку так и не поехали? – рискнула я подать голос.

Ханна вздрогнула, будто не понимая, откуда я здесь взялась; она явно забыла, что я всего несколько минут назад приехала, босиком и без приглашения, на четырехдверном «шеви-колорадо» оранжевого цвета. Я не обиделась. Наоборот, позлорадствовала: папа всегда считает себя пупом земли и центром вселенной, а тут о нем и думать не думают. Здорово же!

– Поздно было ехать, – протянула Ханна. – Мы пекли пирог. А Джейд поехала, да? Она, когда гордо хлопнула дверью, сказала, что едет за тобой.

Я кивнула.

– Джейд… У нее бывают странности. Иногда она говорит такие вещи, что… слушать страшно.

– По-моему, она не всерьез, – прошептала я.

Ханна вопросительно наклонила голову:

– Не всерьез?

– Иногда люди говорят что-нибудь, лишь бы не молчать. Или нарочно хотят шокировать. Или просто упражняются. Словесная аэробика. Вербальный кардиостриптиз. Или мало ли что еще. Слова очень редко используют для передачи их непосредственного смысла.

Но папин комментарий из статьи «Разновидности речи и устройство языка» не произвел на Ханну впечатления. Она просто не слушала, зацепившись взглядом за какую-то точку в темном углу комнаты, рядом с пианино. Потом нахмурилась (я раньше не замечала у нее морщинок на лбу), резким движением выдернула ящик низенького столика возле дивана и достала оттуда полупустую пачку «Кэмела». Выбила из пачки сигарету и, вертя ее двумя пальцами, посмотрела на меня озабоченно, будто я была платьем на дешевой распродаже – последним оставшимся подходящего размера.