Некоторые вопросы теории катастроф - Мариша Пессл

– Ты же должна понимать, – начала Ханна. – Ты человек очень чуткий и все замечаешь… А может, и не понимаешь. Она тебе не рассказывала. Я думаю, она завидует. Наверняка ей тяжело – ты всегда с такой любовью говоришь об отце.

– О чем не рассказывала? – спросила я.

– Ты вообще что-нибудь знаешь о Джейд? О том, как она жила раньше?

Я покачала головой.

Ханна снова вздохнула. Взяла из ящика спички, закурила.

– Могу рассказать, если ты дашь честное слово, что никому из компании не проболтаешься. Я считаю, тебе нужно это знать. Иначе, если она снова придет к тебе в таком озлобленном настроении… Она была пьяная?

Я, помедлив, кивнула.

– Ничего удивительного, если тебя все это… – Ханна закусила губу, подыскивая слово, будто выбирала блюдо в меню. – Встревожит. И даже напугает. Я бы на твоем месте, безусловно, встревожилась. Если ты будешь знать правду, то поймешь, откуда что берется. Может быть, не сразу. Вблизи трудно увидеть. Все равно что рассматривать рекламный щит, подойдя вплотную. Все мы дальнозорки… Или как это называется – близоруки? А вот потом, позже… – Она словно разговаривала сама с собой. – Да, потом все видится яснее.

Ханна замолчала, щуря глаза. Смотрела на тлеющий кончик сигареты, на висячие уши Старого Хрыча – он подполз к ней, лизнул в коленку и плюхнулся рядом, утомленный, как курортный роман.

Я спросила очень тихо:

– Вы это о чем?

На ее губах заиграла чуть плутоватая улыбка – а может, мне померещилось. При каждом движении по ее лицу скользили желтоватые отсветы настольной лампы, а когда Ханна повернулась ко мне, лицо оказалось в тени.

– Никому не пересказывай то, что услышишь, – строго сказала Ханна. – Даже отцу. Пообещай.

У меня кольнуло в груди.

– Почему?

– Он беспокоится за тебя, верно?

Да, наверное, он и правда беспокоился. Я кивнула.

– В таком случае ты только зря его расстроишь, – поморщилась Ханна.

Мне стало страшно, даже голову повело, как после укола в вену. Я мысленно прокручивала последние шесть минут разговора и никак не могла понять, откуда такой причудливый поворот. Я ворвалась на сцену, чтобы исполнить бесхитростный номер по поводу папы, и вдруг меня оттесняют в кулисы, а на авансцене опытная актриса – Ханна – готовится произнести монолог, судя по всему леденящий душу. Папа всегда предупреждал, что от взволнованных признаний надо уклоняться всеми средствами.

– Скажи, что тебе срочно нужно в туалет, что у тебя папа заболел скарлатиной, что близится конец света и ты должна бежать в супермаркет закупать респираторы и питьевую воду в бутылках. Можно просто изобразить эпилептический припадок. Любыми средствами, радость моя, уворачивайся от душевных излияний, которыми тебя собираются придавить, как бетонной плитой.

– Даешь слово? – спросила Ханна.

Отмечу для протокола – я подумала, не сказать ли ей, что у папы оспа и мне надо бежать к нему, чтобы успеть выслушать его прочувствованные последние слова. Но в конце концов я кивнула. Не в человеческих силах отказаться, когда тебе предлагают рассказать секрет.

– В тринадцать лет Джейд убежала из дома, – сказала Ханна.

И потом целую минуту молчала, давая время сказанному впитаться в темноту за кругом света от лампы.

– Насколько я поняла, Джейд выросла в богатой семье, ни в чем не зная отказа. Отец ее баловал, но сам он был отъявленным лицемером. Разбогател благодаря нефти, так что на его совести кровь и страдания тысяч бедняков. Что касается матери… – Ханна театрально вздернула плечи. – Не знаю, имела ли ты счастье ее видеть. Она из тех, кому даже одеваться лень: целый день способна проходить в махровом халате. У Джейд в детстве была любимая подруга – красивая девочка, очень ранимая, хрупкая. Джейд ей доверяла, как сестре, ничего от нее не скрывала. О такой подруге все девчонки мечтают, только найти не могут. Убей не помню, как ее звали. Что-то такое… очень изысканное. Однако… – Ханна стряхнула пепел с сигареты. – Джейд считалась трудным подростком. Попалась на воровстве, да не в первый раз, а, наверное, в третий или четвертый. Ее собирались отправить в детскую колонию, она и сбежала. Добралась до Сан-Франциско. Можешь себе представить? Из Атланты в Сан-Франциско! Они тогда жили в Атланте, еще до того, как ее родители развелись. Почти три тысячи миль! Она ехала на попутках, с дальнобойщиками, иногда ей удавалось напроситься в машину к какому-нибудь семейству. В конце концов полиция отыскала ее в аптеке. Аптека «Лорда», если не ошибаюсь. – Ханна выдохнула клубящийся дым. – Джейд говорила, эти шесть дней перевернули всю ее жизнь.

Ханна умолкла. Под грузом ее слов комната словно ушла в землю на несколько дюймов.

Когда Ханна еще только начала свой рассказ, у меня в голове словно выключили свет и закрутилась черно-белая кинопленка: я увидела, как Джейд шагает по обочине шоссе где-нибудь в Техасе или Нью-Мексико, в тесных джинсах, тощая, как зонтик, переступая через попадающийся под ноги мусор. Золотые волосы то и дело вспыхивают в свете фар, на лицо ложатся красные блики от немигающих автомобильных глаз. Я промчалась мимо нее в воображаемом трейлере, обернулась – а это вовсе и не она. Совсем другая девчонка, только похожая на Джейд. Потому что «ехала на попутках с дальнобойщиками» никак с ней не сочеталось, и «красивая, хрупкая подруга» тоже. Папа говорил, требуется особый бунтарский склад характера, чтобы бросить «дом и родных, как бы с ними ни было тяжело, и очертя голову ринуться в неизвестность». Джейд могла иной раз нырнуть в кабинку общественного туалета с малознакомыми hombres, будто сошедшими с плаката «Их разыскивает полиция», могла надраться так, что голова свисала набок, словно капля клея из баночки, но чтобы вот так рискнуть – прыгнуть в никуда, не зная даже, приземлится на том берегу или рухнет в бездонную пропасть… Не верится! С другой стороны, нельзя с ходу отметать рассказ о чьей-то жизни. Папа опять же говорил: «Никогда не воображай, будто знаешь заранее, на что способен тот или иной человек».

– Лула пережила нечто подобное, – снова заговорила Ханна. – И тоже в тринадцать лет – сбежала с учителем математики. Говорит, он был красивый и страстный. Лет под тридцать. Средиземноморского происхождения – так и хочется сказать «турок». Она решила, что влюблена. Они успели доехать до… Флориды, кажется. Там его арестовали. – Ханна затянулась, изо рта у нее вытекла тонкая струйка дыма. – Это случилось не здесь, а в ее прежней школе, в Южной Каролине. А Чарльз практически всю жизнь состоит на попечении государства. Его мать была проституткой, принимала наркотики, обычный комплект. Отца нет и не было. В конце концов ему нашли приемную семью. Найджела тоже усыновили. Его настоящие родители сидят в тюрьме в Техасе за убийство полицейского. Не помню подробностей… В общем, они его застрелили.

Ханна вскинула голову, глядя, как над лампой колышется дым от сигареты. Он, кажется, до смерти боялся Ханны. Как и я. Меня пугало, как Ханна бросается секретами – с интонацией легкого нетерпения, словно ее заставили играть в скучную игру с бросанием подков.