Некоторые вопросы теории катастроф - Мариша Пессл

– Любопытная вещь – поворотные моменты в жизни. – Ханна, должно быть, почувствовала мою тревогу и смягчила голос, растушевала края легкими касаниями. – Пока не повзрослел, всегда кажется, что твое будущее, твой успех зависят от того, много ли денег у твоих родителей, в какой колледж ты поступишь, какую работу найдешь, какое жалованье будешь получать. – Она скривила губы, и только потом раздался запоздалый смех (некачественная озвучка). – А на самом деле все совсем не так. Ты не поверишь – главное в жизни решают одна-две секунды, и никогда не угадаешь заранее, когда они наступят. Решение, которое ты примешь в эти две секунды, определит, каким станет твое будущее. Кто-то спускает курок и разносит вдребезги все вокруг, а кто-то спасается бегством. Синь, когда для тебя придет такая минута – ничего не бойся. Делай то, что должна сделать.

Ханна села, поставив босые ноги на ковер и рассматривая свои руки – они лежали на коленках, смятые и ненужные, как выброшенные черновики папиных лекций. Прядка, свисающая на левый глаз, придавала лицу пиратский вид. Ханна и не подумала заправить ее за ухо.

А у меня сердце застряло в горле. Я не знала, можно ли безвольно сидеть тут и выслушивать все эти ужасные тайны, рассказанные такими скупыми словами, или надо броситься вон из комнаты, безоглядно, как Сципион Африканский во время разграбления Карфагена[328], распахнуть дверь и бежать к грузовичку Ларсона. Умчаться в разоренную ночь, чтобы гравий летел из-под колес и покрышки выли, как пленники победителя. Только куда мне ехать? Обратно к папе, как всеми позабытый второй инициал какого-нибудь президента, как дата в истории, не отмеченная никакими выдающимися событиями, кроме отъезда группы католических миссионеров в Амазонию и мелкого восстания в одной из стран Востока?

– Теперь Мильтон, – продолжила Ханна, словно обласкав голосом это имя. – Он состоял в уличной банде – забыла, как они назывались, «Ночные кто-то там»…

– Мильтон?! – ахнула я.

И сразу мысленно увидела его: на каких-то задворках, прислонился к ограде из металлической сетки (он вечно к чему-нибудь приваливался спиной). На ногах тяжелые спецназовские ботинки, на голове повязан жуткий красный или черный нейлоновый шарф, глаза сурово прищурены, кожа чуть отсвечивает вороненой сталью.

– Да, Мильтон, – передразнила Ханна. – Он старше, чем все думают. Ему двадцать один. Только, сохрани бог, не ляпни, что знаешь! У него несколько лет выпали из жизни. Провал в памяти – он понятия не имеет, чем занимался. Бродяжничал… Творил черт-те что. Я, конечно, его понимаю. Когда не знаешь, во что верить, хватаешься за любую идею, как утопающий. Даже самую безумную, лишь бы удержаться на плаву.

– Это было, когда он жил в Алабаме? – спросила я.

Ханна кивнула.

– Наверное, он тогда и сделал татуировку, – догадалась я.

К тому времени я уже увидела знаменитую татуировку – и этот случай стал для меня эпохальным кинороликом, который я без конца прокручивала у себя в голове. Мы остались одни в Фиолетовой комнате – Джейд с компанией отправились на кухню печь печенье с травкой. Мильтон возле барной стойки бросал кубики льда в стакан виски, словно отсчитывая дукаты. Он закатал длинные рукава футболки с логотипом группы Nine Inch Nails, так что на бицепсе правой руки едва-едва выглядывали пальчики чьих-то босых ног.

– Хочешь посмотреть? – спросил вдруг Мильтон.

Подошел со стаканом в руке и плюхнулся рядом, задев мою левую коленку. Диван слегка прогнулся. Карие глаза уставились на меня в упор. Мильтон ме-е-едленно подтянул наверх рукав, явно наслаждаясь моим зачарованным вниманием, – и вместо жуткой черной кракозябры, о которой шептались в школе, моему взору открылась нахальная мультяшная девица-ангелочек, подмигивающая, словно сластолюбивый дедок. Одна пухлая коленка была высоко поднята, другая нога выпрямлена – как будто милое создание прыгает с вышки в бассейн.

– Моя мисс Америка, – протянул Мильтон со своей обычной ленцой.

Пока я искала подходящие слова, он встал, одернул рукав и неторопливо вышел из комнаты.

– Да, вот так вот, – неожиданно встрепенулась Ханна, вытряхивая из пачки очередную сигарету. – Все они в двенадцать-тринадцать лет пережили такое, что для большинства людей было бы крушением. Не всякий найдет в себе силы снова подняться. – Ханна быстро закурила, бросила коробок на кофейный столик. – Ты когда-нибудь задумывалась о без вести пропавших?

Когда Ханна заговорила о Мильтоне, у нее словно бензин закончился. Пока рассказывала о Джейд, она неслась вперед уверенно и стремительно, как гоночная машина, а на этапе Мильтона еле-еле тащилась по дороге, будто ржавая колымага. Видно, совесть замучила, что она взвалила такой груз на мои хрупкие плечи. Лицо у нее стало как пауза между предложениями. Ханна мысленно прислушивалась к только что сказанным словам, прощупывала осторожно – не смертельные ли?

А теперь она вдруг снова набрала скорость. Взглядом впилась в меня, не давая отвести глаза. Ее яростное выражение напомнило мне папу, когда он пролистывает дополнительные материалы по теме «Бунтарство и международные отношения», высматривая особенно яркие факты, которые, будучи включены в его лекцию, поразят и ошарашат слушателей, так что «от этих сопливых студентов мокрое место останется». В такие минуты папино лицо словно каменело. Я его не узнавала, и казалось – не смогу узнать, пока не проведу по нему рукой, как слепая.

– Люди пропадают, – сказала Ханна. – Проваливаются в щели, сквозь пол, сквозь потолок. Дети, сироты, сбегают из приютов, их похищают, убивают… Через год полиция прекращает поиски. От человека остается только имя, да и его в конце концов забудут. «В последний раз ее видели вечером восьмого ноября восемьдесят второго года в Ричмонде, штат Виргиния. Когда закончилась ее смена в ресторане „Арбис“, она уехала на синей „Мазде-шестьсот двадцать шесть“ восемьдесят восьмого года выпуска. Позднее машину обнаружили брошенной рядом с шоссе. Возможно, имела место попытка инсценировать аварию».

Ханна умолкла, что-то вспоминая. Воспоминания – дело такое, затягивают, как болото, как трясина. Люди обычно стараются держаться подальше от особенно топких, непролазных воспоминаний, не нанесенных ни на какие карты (и правильно делают, потому что там недолго и совсем сгинуть). А Ханна, судя по всему, неосторожно ступила как раз на такой опасный участок своей памяти. Взгляд ее безжизненно соскользнул на пол, склоненная голова заслонила свет лампы – только профиль обведен сияющей узкой каемкой.

– Вы о ком-то знакомом? – спросила я тихо.