Всё началось с грифона - Кияш Монсеф

увидели, чтобы о ней сказали. Я замечала ее и раньше, когда прикоснулась к Киплингу. Мне хотелось, чтобы ее увидел и Себастьян, хотелось, чтобы он знал, но, что бы это ни было, оно находилось слишком близко, казалось слишком ярким, слишком изломанным, и все, что я пыталась сказать, просто превратилось в угрей, снова наполнивших мой желудок.

Я пожала плечами.

– Я устала.

Он бросил на меня подозрительный взгляд, пытаясь угадать не произнесенные мной слова. Я слабо улыбнулась ему и отвела глаза. После долгой паузы Себастьян сдался и вернулся к созерцанию деревьев.

– Ты можешь остаться у нас, если хочешь, – произнес он. – Места предостаточно.

Я очень хотела пообщаться с ним еще. Мне необходим был тот, кто понимал бы меня и не говорил загадками. Я нуждалась в этом.

Однако оставаться мне не хотелось: мысль о возвращении в особняк, о еще одной встрече с Киплингом заставляла мир дрожать, подобно ряби на пруду. Я хотела оказаться подальше отсюда, вернуться домой.

– Может, в другой раз, – сказала я. – Для меня все это очень непривычно.

Себастьян понимающе улыбнулся, но я видела, что он немного разочарован.

– Я надеюсь, мы будем поддерживать связь, – сказал он. – Не так часто можно откровенно поговорить с кем-то, с кем я не состою в родстве.

– Пока ты единственный человек, с кем я вообще могу об этом поговорить, – ответила я. – Так что согласна на сеанс предельной откровенности.

Себастьян улыбнулся мне. Казалось, он хотел добавить что-то еще, но промолчал.

Когда мы вернулись в поместье, Саймон вручил мне чек на сумму куда большую, чем я заслуживала. Он настаивал, что это была оговоренная ставка, и в конце концов я согласилась. Машина доставила меня в отель при аэропорту, и большую часть ночи я провела, меряя шагами номер под шелест дождя за окном.

Я испытала самые разные эмоции, с тех пор как пришла домой три недели назад и узнала о том, что папа умер. Шок, неверие, вина, гнев – я очень сильно злилась. Но эти чувства не были столь простыми и искренними, как те слезы, которые хлынули у меня из глаз в поместье Стоддардов. Теперь же, когда их больше не было, я чувствовала себя опустошенной, словно что-то внутри меня надломилось и теперь испытывало голод. Я ощущала это в груди, под ребрами, под родимым пятном в форме полумесяца прямо над сердцем. Грусть была правильной; она казалась естественной и искренней, приносила утешение, в отличие от всего остального, что я чувствовала за последние три недели. Однако у меня не получалось вернуть это чувство – я ощущала лишь растерянность и злость и ничего не могла с этим поделать.

Глава 5. Зорро

В ту ночь, вернувшись домой, я долго стояла под дверью папиной спальни, гадая, какие секреты могут скрываться за ней. Существовали ли другие животные, подобные Киплингу? Семьи, подобные Стоддардам? Сколько их было? Где они жили? Что это были за животные? Получилось бы у меня установить с ними такую же связь, как с Киплингом? Когда я была маленькой, отец рассказывал мне десятки историй. Сколько из них было правдой? И самый важный вопрос – тот, при мысли о котором живот ухал куда-то вниз: «Почему он ничего мне не говорил?»

Дрожащими руками я потянулась к дверной ручке, но остановилась прежде, чем мои пальцы коснулись латуни.

Неужели он и правда думал, что я не смогу сохранить еще один секрет?

Я адресовала свои гневные вопросы двери и тому, что было за ней, словно она была призраком моего отца и могла ответить мне, открывшись по собственной воле. Этого, конечно, не произошло.

«Ладно, – подумала я. – Я тебе покажу. Покажу, как умею хранить секреты».

Через два дня после возвращения из Англии я села на велосипед и поехала в школу, прокравшись на первый урок уже после его начала. Моя лучшая подруга Кэрри, сидевшая за первой партой, обернулась и одарила меня универсальным выражением лица, означавшим: «Какого черта, Маржан?» Я это заслужила, потому что после смерти отца вела себя словно призрак. Я как можно лучше молча изобразила извинение, и Кэрри бросила на меня короткий испепеляющий взгляд, который тотчас сменился искренним и теплым. «Ты в порядке?» – безмолвно спрашивала она. Я показала ей большой палец, а потом неопределенно помахала рукой, и жестами мы договорились встретиться после занятий.

Кэрри Финч была первой, с кем я подружилась в средней школе. В начале шестого класса, когда каждый пытался найти свое место, мы оказались с ней за одной партой на классном часе миссис Ашерман. Прежде всего я обратила внимание на безукоризненную аккуратность Кэрри. Все было так, как и должно быть: и ее светлые волосы, заплетенные в тугую косу, и золотистый загар, оставшийся после летних каникул, и даже ее привычка убирать рюкзак под стул. Она начала делать заметки, едва классный час начался, и еще до его конца умудрилась исписать целую страницу. Почерк у нее был мелкий, летящий и аккуратный. Сама я никогда не делала конспектов и не видела, чтобы мои ровесники так старательно слушали на уроках, тем более на классном часе. Я была очарована.

Отец Кэрри был профессором Калифорнийского университета в Беркли, а мама работала администратором в больнице. Ее брат Кайл, застенчивый мальчик, тоже оказался в классе миссис Ашерман. Финчи жили в большом светлом доме недалеко от университета, на каникулах ездили в Йосемитский национальный парк и на Гавайи и приглашали людей на званые ужины. Все это казалось мне чрезвычайно необычным.

Когда первый урок закончился, Кэрри крепко меня обняла. Руки у нее были ужасно длинными – одно из немногих ее несовершенств, из которого, впрочем, она тоже извлекла максимальную пользу. Кэрри с первого года старшей школы входила в школьную команду по плаванию, а объятия ее всегда были крепкими.

– Я так беспокоилась о тебе, Маржан, – воскликнула она. – Я боялась, что тебя куда-нибудь отправят и мы с тобой больше никогда не увидимся.

Кэрри всегда с пугающей легкостью придумывала наихудшие сценарии развития событий.

– Извини, медвежонок, – сказала я. – Последние несколько недель выдались странными.

Мгновение спустя к нам присоединилась Грейс Йи, которая выбежала из дальнего конца коридора и чуть не сбила меня с ног. Грейс была самой низкой из нас троих. Делу не помогала даже пышная с выстриженными висками прическа в стиле Элвиса, с которой она появилась в первый день учебы. Рост, впрочем, не мешал тому, что именно Грейс всегда замечали первой. У нее был громкий резкий голос, разрезающий фоновый шум подобно отточенному скальпелю, а ее манера ходить – и даже просто стоять на месте, – казалось, создавала вокруг нее поле с электрическими зарядами. А еще Грейс всегда носила яркие цвета: сегодня на ней были зеленая толстовка на молнии и кеды в тон.

– Мы скучали по тебе, балда, – сказала она, ударяя меня по руке кулаком. – Неужели так трудно ответить на сообщения?

– Мне просто нужно было немного времени, Джи, – ответила я Грейс.

Именно благодаря ей мы подружились. В тот первый день шестого класса на консультации она умудрилась оказаться в одной группе со мной и Кэрри. Грейс сделала это главным образом потому, что нам обеим было мучительно любопытно, как и зачем Кэрри сумела сделать столько записей во время такого небогатого на события классного часа. Разница заключалась в том, что она, в отличие от меня, не побоялась спросить.

Когда Кэрри объяснила, что ничего не могла с собой поделать, ведь ей было действительно плохо, если она не записывала за учителем каждое слово, Грейс немедленно заявила, что теперь мы трое – учебная команда.

– Ты, – сказала она Кэрри, – проследишь, чтобы мы не пропустили ничего важного.

В тот день мы узнали две вещи. Во-первых, красивая и идеальная Кэрри на самом деле очень волновалась внутри. Во-вторых, с Грейс Йи было невозможно спорить.

Прозвенел звонок к началу следующего урока, и мимо нас пробежала болтающая стайка мальчиков-первогодок.

– Стойте, – скомандовала Грейс, не дав нам разойтись в разные стороны. – Куда вы?

– Химия, – отчиталась Кэрри.

Я призадумалась. В последний раз я вспоминала свое расписание три недели назад.

– Кажется, испанский.

Грейс огляделась по сторонам. Коридор начал пустеть.

– Поздравляю, – сказала она. – Вы обе ошибаетесь. Следующий урок – бабл-ти. За мной.

У Кэрри вырвался встревоженный всхлип. Я почти не сомневалась, что Кэрри вся покрылась бы сыпью, прогуляй она