Последняя из рода - Кэтрин Эпплгейт

– Раз уж ты очнулся, попробуем вытащить стрелу, – сказал он.

Он говорил на общем языке, а на нём обычно говорили торговцы и путешественники – набор слов и фраз из десятка других языков. Дэлинтор научил нас ему, когда мы были ещё совсем маленькие, но в стае мы говорили только на даирнском.

– Думаю, яд уже не действует и ты всё чувствуешь.

Так и было. Я ощущала холодные зазубрины стрелы в своём теле и ноющую боль. Болела и сама рана, и ушиб вокруг неё.

Проводник посмотрел по сторонам, проверяя обстановку. Он внимательно прислушался и принюхался, хоть и имел слишком слабый, по нашим меркам, человеческий нюх.

Кряхтя от натуги, он снял меня с лошади и усадил на землю, рядом с холмиком, покрытым мхом, в тени раскидистого вяза. Я набралась мужества и взглянула на раненый бок. Древко стрелы было сломано, торчал лишь небольшой кусок. Кровь вокруг раны запеклась и почернела.

Я ловила взгляд проводника, чтобы хоть что-нибудь прочесть в его глазах.

Я также пыталась вспомнить хоть какую-нибудь информацию о людях – стихотворения, наши уроки… Чему меня учили мои… И в этот момент меня будто плитой придавило, и гнать воспоминания прочь стало бесполезно.

Моя мама. Мой папа. Мои братья и сёстры.

Я вспомнила абсолютно всё.

Горящий улей.

Солдаты с копьями.

Всё до мелочей.

Закрыв глаза, я услышала пронзительные крики. Я ощутила солёный запах крови, запах железа, мечей и доспехов.

Я видела, как кто-то в сапогах с блестящими шпорами пинает бездыханные тела. Кучи тел.

Во мне поднималась дикая ярость.

Я хотела наброситься на кого-нибудь. Хотя бы на этого мальчишку.

Вцепиться зубами и рвать его, чтобы он так же, как мои родные, истекал кровью.

– Я не собираюсь тебе врать, – твёрдо сказал он. – Будет больно.

«Вот и хорошо. Пусть мне будет больно», – подумала я. Пусть это будет настоящая, физическая боль.

Проводник собрал сухих веток и немного ветоши. Он достал огниво и ударил кремень о железо. Искры упали на ветки, заструился дымок.

– Я не мог развести огонь ночью, – объяснил он.

У него был странный голос. Вернее, их было два. Один – грубый, а второй – он всячески его скрывал – значительно мягче.

– Нам важно, чтобы было поменьше дыма. Сейчас солнце светит под выгодным для нас углом, оно будет ослеплять наших преследователей.

Он достал нож.

Я задержала дыхание.

Но он начал просто накалять его над огнём.

– Целители говорят, извлекать стрелу лучше раскалённым ножом, – приговаривал он.

Но мне было всё равно. Я не хотела, чтобы меня спасали. Я хотела либо мстить, либо умереть – больше не думала ни о чём.

Никого нет в живых. Никого не пощадили.

Никого.

– Мне надо сделать три небольших разреза, – продолжал проводник.

Его слова были для меня пустым звуком.

Моя семья. Мои родные. Никого больше нет.

Лезвие, проникая в тело, сильно жгло, и я вздрогнула, однако мальчишка орудовал ножом быстро и уверенно.

Боль становилась всё сильней, но я не издала ни звука.

Он не дождётся моих слёз.

Когда он резал второй раз, стало больнее. Я так стиснула зубы, что они чуть не треснули.

Третий разрез показался терпимее. Боль, казалось, притупилась. И разве могла она сравниться с невыносимой болью в моём сердце?

– Чтобы вытащить стрелу, мне надо её прокрутить, – предупредил он.

Было жутко больно, но всё закончилось быстро. Отрезав наконечник стрелы от сломанного древка, обтерев с него кровь, он спрятал его в мешок, висевший на той же стороне, что и сайдак.

Я внимательно изучила оружие мальчишки.

У него были лук и стрелы. А ещё поржавевший меч, который казался слишком большим для него, особенно когда он вставал на колени. Из сапога торчал нож.

Проводник открыл поясной кожаный мешок, достал потрёпанный листок растения и приложил его к моей ране на боку.

– Не держится на шерсти. Это для заживления, – приговаривал он. Обмотав куском ткани мою грудь, ему всё же удалось его закрепить. – Я целился в ногу, но ты дёрнулся – совсем не вовремя, – как бы извиняясь, добавил он.

– Лучше бы в сердце попал, – пробормотала я, удивляясь, зачем вообще с ним беседую. – По крайней мере, сейчас бы я была с теми, с кем должна.

Проводник в недоумении посмотрел на меня. Это первые мои слова с момента нашей встречи, и казалось, мальчишка не знал, что ответить.

– Рад, что ты выжил, – в итоге сказал он.

Я отвернулась в сторону.

– А я нет.

Тяжело вздохнув, он ногой потушил огонь и присыпал землёй и сказал:

– Надо идти дальше.

Оставив мои передние лапы связанными за спиной, что было ужасно неудобно, проводник развязал мне задние, потом приподнял и еле усадил на лошадь. Теперь я сидела, а не висела мешком.

Он тоже удивительно плавно и грациозно сел на лошадь сзади меня и взял поводья. Мы отправились дальше, теперь уже быстрой рысью. Очень скоро мы вышли на открытую местность, которая была мне незнакома: не лес, не луг и не море. Кругом рос низкий кустарник и высились голые скалы.

Мальчишка старался вести лошадь по каменистой почве, чтобы наши следы сложнее было обнаружить.

Я решила присматриваться и запоминать дорогу, по которой мы ехали, ведь это могло пригодиться для побега.

Я сосредоточилась и смотрела вперёд.

Только толку от этого было мало.

Перед глазами стояли кучи тел и застывшие взгляды тех, кого я сильно любила.

Постепенно виды вокруг менялись. Земля становилась всё более каменистой. Сосновая роща справа редела, а вскоре и вовсе исчезла. И лошади, и проводнику каждый шаг теперь давался с трудом. Вид у второго был измученный, но он подгонял животное, и мы шли почти вплотную к выступающим серым скалам, стараясь не задеть острые каменные выступы и не пораниться.

Я принюхивалась, надеясь уловить знакомые запахи, но их не оказалось. Ветер шептал и постанывал, однако о том, где я и куда мы идём, не рассказывал.

Рана в боку ныла и жгла. Самодельная повязка сильно стягивала грудь, не позволяя глубоко вдохнуть.

Когда мы перебирались через звонкий ручей, я поняла, что очень хочу пить.

Я слышала, как шептал ветерок, журчал ручей и, казалось, что-то ещё…

В лёгких порывах ветрах я как будто бы слышала своё имя.