Сын - Алехандро Паломас

— Он много смотрит телевизор?

Гилье покачал головой:

— Нет. Это не телевизор. Это компьютер.

— А-а.

— Просто он надевает наушники, чтобы по ночам разговаривать с мамой.

Я снова посмотрела на рисунок и обнаружила в стене перед мужчиной окно, а в окне — луну.

— А ты с ней никогда не разговариваешь?

Гилье опустил глаза.

— Она может, только когда я сплю, — сказал он.

— А, понятно. — Я взглянула на часы. Было уже десять минут восьмого, и я решила закончить сеанс. — Если ты не против, давай оставим рисунок здесь.

— Хорошо.

Я проводила его до двери, поздоровалась с его отцом: тот уже дожидался сына. Когда сеньор Антунес спросил, как прошло обследование, я решила подстраховаться и сказала лишь, что пока рано делать выводы, и, если он не против, мне бы хотелось наблюдать Гилье раз в неделю до конца триместра. Антунес глянул скорее недовольно и скорее недоверчиво, но скрепя сердце согласился.

Мы договорились, что Гилье будет ходить ко мне по четвергам в это же время. Я проводила их до двери, увидела, как они торопливо идут под дождем к воротам.

Вернулась за стол, составила, чтобы вложить в личное дело Гилье, короткий отчет о сеансе, хотела было убрать рисунок в папку — и тут кое-что заметила. Надела очки, поднесла листок к лампе, изучила внимательно. И в груди похолодело.

Лицо мужчины, которого Гилье нарисовал сидящим в наушниках за столом, покрывали не какие-то загадочные каракули. А слезы.

Перевела взгляд правее, на нарисованный монитор — и все поняла.

И обомлела.

Глава III. Смелое решение, сундук с сокровищами и письма по четвергам

Гилье

Когда мама была здесь, она укладывала меня спать. Приносила мне стакан горячего молока и читала вслух классные книжки. А иногда рассказывала, как она была маленькая и жила в Англии, но она жила не в Лондоне, как дети семьи Бэнкс, это у них работала няней Мэри Поппинс, а у своих родителей, только родители у нее были не свои, а приемные. А иногда читала мне про Мэри Поппинс, но не про киношную, ту Мэри зовут Джули Эндрюс[6], потому что она англичанка, совсем как мама, а про книжную Мэри, она другая, но такая же.

— В книжках Мэри Поппинс такая, какой она была сначала, — сказала мне мама. — В кино она другая, потому что фильм короче, чем книга, и киношникам пришлось брать только самое главное.

Теперь, когда мамы нет, я должен сам укладываться спать. После ужина папа уходит к компьютеру писать письмо, а потом ждет допоздна, до самого большого поздна, чтобы поговорить с мамой, а я остаюсь на кухне, я там смотрю телик или доделываю уроки, а к папе вообще не приближаюсь, потому что нельзя, он меня даже накажет. Но по средам все иначе: я ложусь рано, потому что каждый четверг приходит письмо от мамы, и папа говорит, если я быстренько не засну, почтальон пройдет мимо, и мне придется ждать до следующей недели. Поэтому вчера я лег рано, а сегодня утром в ящике уже лежало письмо в фиолетовом конверте с марками — Назия говорит, что марки очень странные, но ведь она из Пакистана, а на карте мира у нас в школьной библиотеке Дубай очень далеко от Пакистана, так что Назия, наверно, чего-то не знает, ну да ладно.

На большой перемене я пошел с Назией в туалет, и мы прочитали письмо вместе. Ну, точнее, я читал, а она слушала, потому что иногда она спотыкается на некоторых словах:

Зайчик мой!

Папа мне уже рассказал, что у тебя все очень хорошо и ты много учишься, а еще репетируешь с подружкой номер для рождественского концерта. Ты даже себе не представляешь, как я жалею, что у меня нет возможности слетать к вам и сходить на концерт. Но не огорчайся, папа мне обещал все снять на видео и прислать.

Сегодня я вспоминала тебя часто, потому что у одной пассажирки был зонтик с головой какаду на ручке, только у ее зонтика ручка золотая, не такая, как у нашей Мэри, и голова не разговаривала (точнее, я такого не заметила, а там кто ее знает). Скажи, пожалуйста: ты уже начал составлять список подарков, которые тебе хочется на Рождество? Не откладывай его до последней минуты, договорились? Отдай его папе, а он перешлет мне, нам наверняка будет проще попросить подарки и отсюда, и оттуда.

Ну, зайчик, мне пора бежать. Через час мне на работу, а я еще должна заскочить на почту и отправить письмо. Да, еще шлю тебе открытку, она тебе очень понравится. Нет, это не дельфин (помнишь, ты у меня спрашивал, есть ли здесь дельфины?). Его зовут Дюгонь, и он… он брат морской коровы! Правда-правда! Или ты пока не знал, что морские коровы есть на самом деле и их пасут русалки? А тут перед тобой морской бык. Видишь, сколько чудес на свете?!

Сыночек, я тебя очень люблю. До бесконечности и всю вечность напролет. Помни об этом всегда.

Твоя мама.

P. S. Папа мне сказал, что у тебя появилась замечательная новая приятельница Мария и она тебе очень помогает. Вот здорово! Я уверена, она очень хороший человек. Слушайся папу и не серди его, ты же знаешь, каково ему.

Назия достала из конверта открытку, и мы посмотрели на фотографию морского быка. Больше похож на морского медведя, только весь лысый, и жутко некрасивый, и похож на Себастьяна — он работает в нашей школьной столовой, и нам стало так смешно, что я срочно захотел по-маленькому и побежал в кабинку, а то еще штаны намочу, как иногда по ночам дома.

Когда я вышел из кабинки, Назия все еще смотрела на морского быка.

— Когда я вырасту, я, наверно, захочу много путешествовать, как твоя мама, — сказала она.

А я ничего не сказал, и она отдала мне открытку.

— А знаешь что? Мне, наверно, расхотелось быть принцессой, — и она тихо хихикнула, прикрыв рот ладонью.

— Расхотелось?

— Да. — Она кивнула. А потом сказала: — Теперь я хочу быть стюардессой в Дубае.

И мы оба засмеялись, но тихонько, чтобы нас не услышали из коридора.

— Почему стюардессой?

— Ну, я думаю, принцессы всегда должны сидеть на месте и не шевелиться, и закрывать лицо платком, и все