Мстислав Ростропович. Любовь с виолончелью в руках - Ольга Афанасьева

Ростропович на сцене выступал с полным самообладанием. Он нарочно испытывал своих студентов в классе, пытаясь понять, смогут ли они продолжать играть в необычных обстоятельствах. Юрий Лоевский, его ленинградский студент, вспоминает один случай, произошедший в начале 60-х годов. По классу, где Мстислав занимался с учениками, начали ходить рабочие. Они таскали ведра с цементом, доски и гвозди. Лоевский с трудом скрывал свое раздражение. Но Ростропович крикнул строителям: «Продолжайте шуметь! Он должен продолжать играть». Так Мстислав воспитывал в учениках способность концентрироваться и уверял, что даже если на сцену выйдет слон, он все равно продолжит играть, не моргнув глазом.

Мстислав Ростропович. Фото 1950 г.

В 1951 году Ростропович провел свой первый концертный цикл, сыграв все сюиты Баха. Он играл этот цикл в Ленинграде, городах Германии, Чехословакии, Дании, Шотландии. В том же году за концертно-исполнительскую деятельность в двадцать четыре года он был удостоен Государственной премии второй степени, тогда называвшейся Сталинской премией. Премии, как и другим наградам, он очень радовался. Можно радовать подарками мать и сестру, ссудить деньгами неимущих друзей. Впервые Слава почувствовал радость, которую дает финансовая независимость.

Сталинская премия — 50 тысяч рублей — стала авансом за новую кооперативную квартиру. К тому же она символизировала признание заслуг Мстислава Ростроповича на государственном уровне.

В 1947 году, когда Ростропович состоял консерваторским аспирантом, он решил выучить Первый виолончельный концерт С. Прокофьева. Задача была дерзкой, ибо произведение имело судьбу сложную, несчастливую, и на протяжении девяти лет никто не пытался ее изменить. Начав писать концерт в 1934 году, Прокофьев работал над ним долго, не имея в виду конкретного исполнителя. Только что возвратившийся тогда из-за рубежа в Россию, Прокофьев еще плохо ориентировался в профессиональном уровне московских инструменталистов-солистов и в их отношении к новой музыке. Концерт был лишь вторым его обращением к виолончели после «Баллады» 1912 года. Сам Прокофьев на виолончели не играл, свой Квинтет написал без участия виолончели, так что Виолончельным концертом он, можно сказать, открывал новую страницу своего творчества.

К 1938 году Концерт был готов — трехчастный, с необычной темповой последовательностью: первая часть — в среднем темпе, вторая — очень быстром, токкатном, и третья — в умеренно подвижном. Прокофьев мало заботился об удобстве для исполнителя — виолончель подчас звучала в неудобном высоком регистре, технические приемы были сложными. Не было виолончельной певучести, широты, многое производило впечатление растянутости.

Для первого исполнения Концерта Прокофьев привлек в 1938 году Л. Березовского — виолончелиста из Филармонического оркестра, у котророго почти не было сольных выступлений. Репетитором пригласили С. Рихтера, в ту пору — студента консерватории. Березовский этой музыки не понимал, Рихтеру она тоже не нравилась. Дирижер А. Мелик-Пашаев отнесся к исполнению небрежно. Как вспоминает Рихтер, «провал был полный».

Неудачи начались еще во время подготовки к первому исполнению концерта. Дирижер А. Мелик-Пашаев недооценил трудность партитуры, и на репетиции времени не хватило. Березовский на премьере играл по нотам, но, несмотря на это, часто расходился с оркестром. Выступление было провальным, и критики не оставили от концерта камня на камне.

Ростропович на московской премьере не присутствовал, но ему нравилось повторять рассказанную Рихтером историю о том, как сам Прокофьев оценил выступление. Когда композитор прошел за кулисы, чтобы поблагодарить артистов, Мелик-Пашаев попытался нарушить тягостное молчание: «Ну, Сергей Сергеевич, как ваше мнение?» — поинтересовался он. «Хуже не бывает», — ответил Прокофьев с искренней улыбкой.

Сам Прокофьев винил в провале исполнителей. Мнения критиков разделились, но преобладал опубликованный в печати вывод тогда уже известного виолончелиста С. Кнушевицкого: «Виолончельный концерт — неудачное произведение композитора». С. Прокофьев внес отдельные несущественные коррективы и послал его за рубеж выходцу из России Г. Пятигорскому, который сыграл концерт в 1940 году, тоже без успеха. Больше за концерт никто не брался.

С. Прокофьев

Партитуру Ростропович не нашел, к автору обращаться не решился, выучил концерт по клавиру и включил в программу сольного концерта. В отличие от Березовского или Пятигорского, он был еще и композитором и улавливал незамеченные предыдущими исполнителями формы, мог проследить ход воображения автора, ощущал новизну.

Концерт прозвучал в исполнении М. Ростроповича в январе 1948 года, в его творческом отчете к тридцатилетию Октября. Партию фортепиано исполняла И. Козолупова. Ростроповичу повезло: идеологические гонения, тогда уже коснувшиеся литературы и киноискусства, до музыки еще не дошли. А в феврале 1948 года Прокофьева причислили к формалистам, чья музыка чужда народу.

«В конце концов я раздобыл клавир и смог выучить концерт. Я исполнил его в сопровождении фортепиано в своей сольной программе в Малом зале консерватории 18 января 1948 года. Аккомпанировала мне моя кузина Ирина Козолупова. Разумеется, я мечтал показать Прокофьеву, как хорошо я играю на виолончели, и выучил его концерт как следует. Кто знает — возможно, ему действительно понравится, как я играю?»

Прокофьев присутствовал на выступлении и был приятно удивлен, хотя и здесь не обошлось без накладок, как вспоминает Ростропович: «В те годы во время выступления я никогда не надевал очки, хотя был уже довольно близоруким… Когда я закончил играть, то увидел в задней части зрительного зала лысого мужчину, которого принял за Прокофьева. Он энергично аплодировал, и я то и дело отвешивал поклоны в его сторону. В порыве энтузиазма я сыграл массу вещей на бис, начиная с моей собственной аранжировки «Танца антильских девушек» из «Ромео и Джульетты». После пятого выхода на бис я заглянул в фойе для артистов и уже собирался снова выйти на сцену, когда вдруг увидел самого Прокофьева, в нетерпении стоявшего передо мной. Оказывается, из-за близорукости я перепутал его с моим лысым другом Мотковским, виолончелистом из Большого театра, который сидел в заднем ряду. Прокофьев испытующе посмотрел на меня и спросил: «Молодой человек, сколько раз вы еще собираетесь выходить на бис?»

Вскоре Н. Мясковский привел С. Прокофьева на концерт, в котором М. Ростропович и А. Дедюхин впервые сыграли Сонату Н. Мясковского — друга С. Прокофьева. Играть Сонату Ростроповичу было легко, удобно, и он давал волю своей склонности к импровизационности, поднимал «эмоциональную температуру» музыки. Прокофьев был очень доволен и отметил в своем дневнике: «Отлично играли».