Доктор гад - Евгения Дербоглав

– Очень надо, – Ребус карикатурно отсалютовал кулаком, как доминионский солдат. – Не спрашивай.

– Эрль – твой клиент, – заявил светловолосый, весело прищурившись. – Он ненормальный даже по меркам доминионской военщины. Вот гляди – война кончается, уже без четверти капитуляция: что сделает нормальный церлеец? Что сделал лейтенант Барль, когда твой батя велел ему сдаться в плен?

– Вообще-то попросил его убить, потому что ему офицерская честь не позволяла сдаться в плен простому солдату, – Рофомм закатил глаза. – Папа страшно обиделся, что его, тысяча какого-то по счёту на гралейский престол, назвали простым, и, истекая кровью из живота, распоротого Барлем же, потащил его за шкирку с собой. Вот бы и мы с тобой так дружить начали.

– Нет, твой батя тоже ненормальный, но иначе, чем ты. А Барль в порядке. Знаешь, Рофомм, я тут читал, что доминионцы никогда – никогда не бегут из плена. Их ни связывать не надо, ни клейма ставить – сидят и ждут выкупа или пока там дипломаты договорятся. И тем более не дезертируют – уж генералы точно. А этот, вместо того чтобы сдаться, устроил самый грандиозный побег с поля боя. Помнишь, помнишь ведь?

– Просто возглавил массовое дезертирство. Он обычный трусливый урод, Джер, – Ребус скривился, обмахиваясь газетой.

– Не-не, не трусливый. Мой дядька там был – это который сейчас рюмочную держит, а не тот, что кочегар, ну ты понял, – видел, как Эрль бежит с плёткой, а вместе с ним солдаты и офицеры, кто на лошадях, кто пешие. Он что-то орал и стегал их плёткой, чтобы бежали быстрее. А про халат помнишь?

– Да всё это враки от глашатаев с дубовым чувством юмора. Как может офицер выйти на поле боя в халате?

– На нём была не шинель – это все видели, а какая-то развевающаяся тряпка, которую сперва приняли за кафтан, но откуда у доминионца кафтан? Поняли, что это был халат. И он орал что-то… тут не знаю, врут ли глашатаи или правда – орал: «Не ломаться!» На церлейском языке это не совсем так переводится, а как «самоуничтожаться через всемирный надлом», вот как. И сейчас эта тварь в пустыне. Теперь, после случая с кражей пушек из гралейского форта, я точно верю, что это его головорезы нападали на кактусовые фермы на севере. До последнего не верил, что Эрль там за десять с хвостом лет организовал своё государство, но теперь, когда уже Принципат подтвердил, что да, на форт около пустыни напал Эрль и спёр у них пушки, я охотно… охотно признаю Эрля твоим пациентом.

– Спасибо, не надо, – хмыкнул Ребус.

– Ты видел его глаза? Видел?! Разверни газету! – Джер Таттцес замахал руками.

– Тут просто газетный портрет, сам знаешь, что их рисуют на отблудись.

– Я тебе как художник говорю, что портрет хороший! Посмотри, какие у него глаза – каменные. Словно пустотой исполненные, словно…

– Ну, предположим, он душевнобольной, – протянул Ребус, изучая усатую офицерскую физиономию на газетном листе. – Но его сюда к нам нельзя. Равила, наплевав на врачебную этику, в первый же день вколет ему смертельную дозу дурмана – за то, что полез в её родную пустыню. Джер, – он поднял голову и внимательно посмотрел на друга, с лица которого не сходило выражение странного восторга, какой бывает у гогского подростка, впервые увидевшего массовую поножовщину на улице. – Ты влюбился, придурок? Ты на корабль садишься ради того, чтобы помалевать море и дальние берега – или чтобы увидеть Эрля, когда будете проплывать мимо пустыни? Я тебя огорчу – вы будете так далеко, что, окажись Эрль на берегу, ты его каменных глаз не…

Дитр моргнул, возвращая зрению настоящее время. Кругом все двоилось, глаза словно слезились, но, протерев веки, Дитр увидел, что на кончиках пальцев кровь.

Однажды его всемирная мощь в сочетании с полнейшим дилетантизмом его убьёт.

Он вспомнил Джера Таттцеса. Сам он его не знал – Ралд знал, познакомился с ним уже после уничтожения террориста. Таттцес был художником-неудачником – совершенно незаслуженно, ведь он, по словам Ребуса, мог «схватить суть». В этом времени карьера Джера Таттцеса пошла иначе – сборники его репродукций Дитр обнаружил в палате, Таттцеса оценивали как очень прогрессивного и при этом уважающего эстетические каноны артиста. Но Джера Таттцеса всегда тянуло к тёмным, извращённым сущностям – как бы ни сплелись нити времени, его это всякий раз губило. Джер Таттцес, который мог бы не добиться ничего, уплыл на север, чтобы с моря увидеть самодельное государство безумного генерала, и пошёл ко дну вместе с кораблём, разбив странное сердце человека со спичечным коробком.

Единственное, что в кабинете содержалось в порядке, – это алкогольный буфет. Ребус, явно небедный человек, был уже на той стадии, когда плевать на качество пойла, и поэтому пил какую-то дрянь. С утра он точно решит опрокинуть в себя полбутылки чего-нибудь, а Дитр Парцес не любил испытывать симпатию к алкоголикам. Кривясь от отвращения, он выливал дешёвую гоночную и вино за окно.

Позже у себя на кровати он долго хмурился над сборником репродукций этого бойкого талантливого Таттцеса. Того приглашали оформлять фресками административные здания, как-то раз он даже работал на гралейское посольство, расписав им атриум фресками. Условный правитель в центре апофеозной композиции имел знакомые точёные черты лица и чёрные кудри – Таттцес не слишком заморачивался с натурщиками и просто вписал туда физиономию лучшего друга. Также Ребус обнаружился на этюде, который составители сборника репродукций назвали «Портрет друга», – мрачноватый и серьёзный, без лживой ухмылки, совсем юный, лет двадцати, при униформенном мундире с черепом на груди и с неухоженной бородой отличника-неряхи. А ещё – на выпускной работе Таттцеса под названием «Диптих о поиске». Правую часть занял портрет Равилы Лорцы, которая сгорбилась над микроскопом как изувеченная пружина, левую – Ребуса в профиль, строчившего что-то на печатной машинке с папиросой в зубах. И хотя работа представляла собой две отдельные части, Дитр понял, что сидели они друг напротив друга, за одним и тем же захламлённым, грязным столом, где вперемешку с окурками и скомканными промокашками валялись стёкла для проб, какие-то иглы и лупы. Двое учёных на диптихе искали способ увидеть душу.

Равилу Таттцес тоже рисовал, она даже позировала ему обнажённой. Они, похоже, дружили втроём. А когда Таттцес погиб, оба так и не смогли оклематься. Правда, Равила держалась куда лучше, но она во все времена, как бы те ни сложились, оставалась крепкой. Ребус же дурел от одиночества.

Дитр понял, что больше не заснёт – слишком много случилось за несколько часов после его пробуждения. Он нашёл человека, за которым прибыл в это время, он видел чужую душу, он видел прошлое время. И соображал он без капли сонливости, быстро читая книгу по истории войны, которую по его просьбе накануне принёс Клес.

Война в этом времени и впрямь пошла иначе, Конфедерация вышвырнула Доминион со своей территории за один неполный год. Дитр припоминал историю своего времени – за несколько дней до битвы за столицу диверсанты убили всемирно сильного командующего Улдиса, Конфедерация осталась без офицера, на которого возлагали надежды по спасению столицы. Столицу деморализованная конфедератская армия чуть не потеряла – доминионцы дошли до Технического Циркуляра, а вернее, доехали на бронированном составе. Но наступление провалилось, и началась затяжная кампания по вытравливанию Церлоса за пределы страны. Армию Церлейского Доминиона возглавил Эрль, которого убили заговорщики под предводительством знаменитого шефа разведки Зенерля, того самого, что в своё время благополучно прикончил и Улдиса. Заговорщики винили Эрля в агонии своей страны, но их действия окончательно погубили Доминион – и началась Наступательная Война.