Доктор гад - Евгения Дербоглав

– Пожалуйста, – он подошёл к сестре, – отдай мне черепа. Давай уложим их в ларец.

Зиромма послушно отдала ему черепа. Материнский был целёхонький, зато отец, вопреки гралейским традициям касательно самоубийства, застрелился, испортив селекционный череп. У Рофомма тоже был револьвер, ему на свадьбу прислал его Барль из Церлоса – у доминионцев было принято дарить мужчинам на свадьбу оружие. Раз отцу можно, то чем Рофомм хуже? Сестра поутихла, когда черепа оказались в деревянном ларце с узорными инкрустациями из серебра. Чмокнув девочку в лоб, он уселся к себе за стол, где за стульчиком для посетителей уже примостился законник, кое-как разложивший бумаги на захламлённой поверхности. Паук, котёнок эцесского охранного, выскочил из-под стола и улёгся на хозяйские колени, по-дружески заурчав.

Мать перед смертью оформила дарственную на отца, и тот уже распределял ценности исключительно от своего имени. Отец был отличным законником по наследственному праву, его завещания ещё ни разу не удавалось оспорить в суде. Но так как благородному господину пошло и подло думать о деньгах, завещания он писал за бутылку вина или за какую-нибудь услугу. Тейла в годы их брака безрезультатно с этим боролась, матери же удалось с ним справиться и заставить открыть нормальную практику, контролируя его гонорары.

Госпоже Тейле Пелее, «бывшей жене и хорошей подруге», была завещана шкатулка золота (с перечислением украшений), которое она так любит, сто тысяч союзных и водосвинка по кличке Шкот. Верру Нодору Барлю, подданному Церлейского Доминиона, ближайшему другу, – брачный кушак с вышивкой «в память о том, как мы оба его любили, и за то, что отдали ему нечто очень дорогое», семь пар запонок из драгоценных металлов с самоцветами и охотничье ружьё. «Нечто очень дорогое», видимо, предполагало, что Урномм Ребус пускал его в кровать к собственной жене, а сам ложился с другой стороны, заключил Рофомм.

– Господин Барль не выходит на связь, – признался законник. – Я писал, но пока что ответа не получил. Быть может, цензура, – ведь вы знаете, как у них проверяют почту… Но ваши родители сказали, что он не отвечает на их письма уже год, быть может, это связано с тяжёлой политической обстановкой в Доминионе, я не знаю…

В Доминионе настали странные времена. Сбежал Эцдомин, анонимный по традиции наследник Домина, как радостно доложили шпионы журналистам «Границы» и «Далеко», а армейские верхи сцепились с тайной милицией и личной гвардией Гебля, Первого Гласа, Министра Репутации, шефа над шеф-глашатаями всей страны. Гебль, получивший влияние, расплодил собственных гвардейцев, и в Доминионе началось нездоровое брожение, грозящее гражданской войной. Казалось, бегство наследника в неизвестном направлении могло бы стать катализатором катастрофы, но всё замерло, словно Доминион тоже накрыл туман. Впрочем, Конфедерации и своих проблем хватало. Рофомм беспокоился только о Барле, ведь он был членом их семьи – спал с его матерью, любил её и его отца. А Барль не отвечал на их письма. Быть может, и его затронула эта политическая дрянь, которую заварили силовики? Как-никак, Барль был армейским офицером.

Господину доктору Шорлу Дирлису, «помимо гонорара за последнюю услугу», завещалось десять тысяч союзных. – Я больше не твой должник, – сухо бросил Дирлис. Рофомм кивнул, покосившись на его руки. Вид у хирурга был неважный, как и у всех из-за этого тумана. Но руки – с теми было что-то особенно не так. Уж как-то слишком судорожно он сжимал свою дорогую трость, и ногти у него были слишком светлыми. С руками знаменитого хирурга, о которых писали «Ремонтник», «Горный свет» и даже «Союзный гранит», приключилось нечто совсем смертельное, но Рофомма он о помощи просить не хотел. В столицу из Акка Дирлис притащился, скорее всего, не столько за завещанием, которое ему, богатому доктору, погоды не делало, а к Равиле.

Все ценности в виде долей в предприятиях и недвижимости на территории Конфедерации переходили омме Зиромме Ребусе, несовершеннолетней дочери, под патронажем госпожи Эдты Ребусы, в девичестве Андецы, невестки.

– Судя по всему, раз госпожа Андеца указана в завещании под вашей фамилией, вы так и не рассказали родителям о разводе? – осторожно осведомился законник. – Судя по всему, – не оборачиваясь, бросила через плечо Эдта, едва Рофомм успел открыть рот.

– Она – моя опекунша? – сипло сквозь молчаливые слёзы спросила Зиромма. – А он?

– Госпожа Эдта… Андеца, – вежливо сцедил законник, – по завещанию – ваша опекунша и распоряжается вашим наследством. Разъяснений в документе ваш отец не дал…

Шеф-душевник чиркнул спичкой перед лицом. Омму Рофомму Ребусу, единственному сыну, отказали саблю с фамильным гербом и револьвер, который испортил отцовский благородный череп. Больше ничего ему отец, как и грозился, не оставил. Рофомм однажды заявил, что «плодиться не будет», отец хватался за голову и вопил о всемирном преступлении против многих поколений предков, что трудились над его телесным совершенством, ну а раз так, то из наследства ему полагается лишь фамильное оружие. А также он является правопреемником репатриационного процесса со всеми вытекающими правами и обязанностями.

– Чего? – Рофомм кашлянул дымом. Новая родина ему нужна была не больше, чем сабля.

– Обратиться вам следует к омме Барлусе из посольства, я ничего не знаю, – опасливо отстрекотал законник. – Знаете вы всё прекрасно, вы же у него в конторе пять лет работали, – возмутился Рофомм. – Он затеял репатриацию, а мне ничего не сказал? Да и вообще, при чём здесь я? Я никуда не уеду, мне и здесь достаточно паршиво.

Законник заотмахивался, ссылаясь на омму Барлусу, которая всё знает и всё скажет, его дело лишь огласить завещание.

Все ушли, кроме Тейлы, у которой был слишком озабоченный вид. Дирлис напоследок спросил, нужна ли ему отцовская сабля.

– Нет, но на ней герб.

– А револьвер?

– Он-то тебе зачем? Ты же слепой как аксолотль, куда тебе стрелять?

– Коллекционирую оружие, – Дирлис лживо дёрнул одной ноздрёй. – Я бы неофициально отказался от союзных за саблю или револьвер…

– Не отказывайтесь и купите себе несколько игрушек, в чём проблема? – Тейла тонко улыбнулась, не скрывая, что видит Дирлиса насквозь. – Револьвер моего бывшего мужа тоже гербованный, пусть принадлежит наследнику линии. Не отдавай, Рофомм.

– Не отдам, – прошелестел он. «Зачем тощему хлыщу оружие? Застрелиться решил?» – думал Рофомм, сверля всемирным взором руки бывшего однокурсника. От Дирлиса ему в своё время было много неприятностей – но всё же он не хотел, чтобы хирург застрелился. Ему нельзя, не имеет нравственного права. Рофомм имеет, а Дирлис – нет.

– Ну что же, – обхватив трость проклятой рукой, хирург поднялся, – пойду к Равиле. Надо… – он замялся, Рофомм снисходительно кивнул.

Дирлис удалился, постукивая тростью по панелям на стене коридора. Трость нужна лишь в горах, в равнинной, без единого холмика столице она ни к чему, но как иначе показать, что ты богатый господин с севера?

Рофомм и Тейла остались наедине. Тейла была пригожей дамочкой, даже в её годы и в скорби об утерянных друзьях сохраняла стать и свежесть. Тейлу отцу в своё время подбирали по всем правилам – с телесной проверкой и замерами рулеткой и штангенциркулем, исследованием родословной и прочей гралейской сватовской дрянью – чтобы в результате Тейла и Урномм ни разу не переспали. Тейла была счастлива, когда развелась. Рофомм ей нравился, потому что, по словам Тейлы, был похож на мать.