Испорченная реальность - Джон Урбанчик

У меня за спиной раздался смешок. Пронзительное хихиканье сумасшедшего, решившего, что мой страх безумно забавен. Я прибавил ходу.　

Ноги сами несли меня. Я свернул за угол у оранжевого знака «ПВС» — пиво, вино, спиртное. Словно это могло мне помочь.　

Добравшись до тайского ресторана «Мозги набекрень», через десять — двенадцать шагов от винного магазина, я выдохся. Здесь были люди и от обогревателей на серебристых столбах струилось, словно солнечный свет, тепло. Я остановился, ловя ртом воздух, посмотрел назад, но призраков не увидел.　

Это из-за света. Его было совсем немного, но он им не нравился. Если я останусь в хорошо освещенных местах, то смогу пережить ночь. Новый день принесет ответы. Не стоит углубляться во тьму.

Я простоял, сколько мог, у обогревателей «Мозгов», а потом вернулся на вершину холма. Шел по улице, держась близко к припаркованным машинам, в то время как другие проезжали мимо. Я радовался их фарам.　

Мне не хотелось рисковать на лестнице, не хотелось давать призракам шанс, даже несмотря на оживленную дорогу совсем рядом. Так что я пошел на станцию, думая добраться до Таун-Холла и остаться в сердце Сиднея — среди огней, ночных баров и ресторанов. В городе никогда не темнеет — так, как в моем детстве на Лонг-Айленде. Так, как на улицах Киррибилли.　

Станция «Милсонс-Пойнт» была надземной и светлой — с нее открывался отличный вид на панораму Сиднея. Так же сильно, как я верил в детстве в призраков, я надеялся, что они не тронут меня на платформе.　

III

После «Красного дуба» у меня осталось несколько монет, так что я кинул их в автомат. Купил билет. Прошел через турникет, по ступенькам, налево, чтобы быть ближе к Сиднею и его огням.　

Меня окружали люди — обычные полуночники, студенты колледжа, возвращавшиеся из баров, школьники, спешившие домой из луна-парка.　

Их было немного. Они ушли в себя. У края платформы — там, где висели таблички «Берегись поезда», — стоял одиночка. Несколько человек сбились в кучку между лестницей и навесом. Я сидел на скамейке, лицом на восток, как безумец в кино, Джек Николсон перед срывом, — на нервах, вне себя от тревоги, стрелял глазами по сторонам. Уперся взглядом в табло с надписью «Пенрит, 8 минут, 4 вагона». Мой поезд. Неважно, куда он шел. Все поезда через Милсонс-Пойнт останавливались на «Виньярд», «Таун-Холл» и «Централ».

Я снова и снова смотрел на запястье и поднимал глаза на цифровые часы станции. 12:52. Еще семь минут.　

Я смотрел, как машины проносятся по мосту, но на самом деле их не замечал. Глядел на панораму Сиднея, не видя зданий или моста. Рядом засмеялись дети — не надо мной, но это привело меня в чувство. Я подошел к следующей скамейке, поглядел в небо, представил, как призраки пикируют на меня, словно нетопыри.　

Посмотрел на лестницу и увидел одного. Его серые лохмотья трепетали как флаги на ветру. Кожа была пепельной, серой, как смерть, но на свету это выглядело словно неудачно наложенный грим. Глаза оказались не желтыми, как я думал, но голубыми, почти бесцветными. Его волосы были серыми, как зола, — неестественными. Я решил, что он их красил. Руки, слишком длинные для тела, болтались по бокам. Он стоял выпрямившись, но не мог напугать своим ростом.　

И все равно нервировал. Бледные губы изогнулись в усмешке. Дети позади — под навесом — на него не смотрели, но все же отошли подальше.　

— Думаешь, ты ангел смерти? — спросил я.　

Призрак склонил голову к плечу. Как и одноглазый мужчина на мосту, он был реальным. Живым. Несмотря на приглушенные цвета, он казался отфотошопленным — вставленным в картинку неумелой рукой. Мы оба были здесь чужими.　

Он прошипел:　

— Ты испорчен.　

Я ждал новых теней. Группы поддержки. Один, он не представлял угрозы. Или я просто устал бояться? Оцепенел. Ничто уже не могло меня удивить или напугать. Я был таким же ангелом смерти, как серый призрак.　

— Чего ты хочешь? спросил я. — Сожрать меня? Коснуться костлявым пальцем?　

Если у него на пальцах осталась кожа, они все равно будут острыми, словно ножи. Кожа на его лице была тонкой, как бумага, сквозь нее проступали очертания черепа. Он не шевельнулся, лишь качнул головой — слишком большой для тела.

— Увести меня в зазеркалье? К волшебнику, великому и ужасному? Сверлить взглядом, пока от меня не останется ничего, кроме серой шелухи?　

Его улыбка стала шире. Испугавшись, я попятился. Я угадал. Они хотели превратить меня в одного из них, в серую нежить, летящую среди теней. Мне потребовалась минута, чтобы собраться с духом, и, когда я заговорил, голос у меня дрожал:　

— Этому не бывать.　

Он снова зашептал, на сей раз пошевелившись, отведя в сторону один из лоскутов, обнажив серебристый, блестящий нож на бедре:　

— Есть варианты.　

Поезд прибыл на станцию. Он был коротким, и одиночка в дальнем конце платформы двинулся мне навстречу. На секунду остановился, заметив призрака, и быстро зашел в первый вагон.　

— Мы будем следить за тобой, — сказал призрак, когда я шагнул следом. Он повел головой, буравя меня жуткими, бесцветными глазами, и улыбнулся, когда двери закрылись.　

Поезд сорвался с места. Стоя у дверей, я глядел на неподвижного призрака в поцарапанные стекла. Помахал ему, прежде чем пропасть из виду.　

Я гадал, сколько его братьев село в последний вагон, сколько ждало следующей остановки.　

IV

Обычно до «Таун-Холл» я доезжал минут за десять. Я всегда думал об этой станции как о центре Сиднея, возможно, потому что моя жизнь крутилась вокруг нее. Из дома я мог попасть в город множеством путей, но большинство вели к Таун-Холлу. Мы покупали большинство еды в местном «Вулвортсе». Два моих любимых книжных магазина — прямо за углом. Здание Королевы Виктории и монумент с ней и одной из ее собачек превращали это место в сердце города. Кинотеатр на Джордж-стрит. Торговый центр на Питт-стрит, Гайд-парк и Чайнатаун — по сторонам. Казалось, каждый автобус в Сиднее проезжал мимо городской ратуши.　

Само ее здание и собор Святого Андрея с ней рядом архитектурным стилем — величественным викторианским, девятнадцатого века, — отличались от большинства построек Сиднея. Их опоясывали забетонированные дворики. На ступеньках всегда было полно народу — готов, протестующих, сановников во время торжеств. Часовая башня, венчавшая ратушу, выглядела как положено: смотрела на четыре стороны, поднимала к небу шпиль и флаг Австралии. Летом на деревьях вокруг распускались пурпурные цветы.　

Я не ожидал встретить здесь друзей или знакомых. Мог заглянуть в супермаркет, если бы нашел открытый, купил бы бутылку воды. Или прогулялся бы до любимой пиццерии, хотя и не помнил, где именно она была — на Гулберн или на Ливерпуль. Направление не имело значения — здесь никогда не темнело настолько, чтобы призраки сбились в стаю, один же, пусть и вооруженный, вызывал раздражение, а не страх.