Сирена - Кристоф Оно-Ди-Био

– Страховой полис – это не совсем то, что я ищу, – перебил я.

– Я говорю для примера. Чтобы показать вам, что это отнюдь не галлюцинация. Мы просто открываем наши каналы восприятия на других уровнях реальности. Это бывают любовные послания, ответы на вопросы, которыми задается живой. Терзаясь от них чувством вины. Это очень хорошо работает с людьми, потерявшими близких при теракте.

– Мою жену убил не ИГИЛ, она утонула.

Психологиня больше ничего не сказала. Она передала меня в руки «светила» этой самой «революционной» методики.

Результатов он добивался поразительных. Но не со мной. Ответом было глухое молчание Пас.

Так что оставалась статуя. Последний шанс. Я снял один за другим осколки стекла с ее бедер: с этим острым поясом ее не пустили бы в самолет. Потом упаковал ее в несколько слоев пузырчатой пленки и завернул в три пляжных полотенца. Не забыл и коробочку из-под крема, наполненную ватой, где лежали три пальца ее левой руки, такие тонкие, такие коричневые, и положил этот ковчежец рядом с телом в ручную кладь. В кармане у меня был билет до Неаполя.

Я начал свое паломничество.

Неаполь встретил обжигающей легкие жарой и переполненными мусорными баками. Я сел в такси. До Сант-Эджидио мы худо-бедно доехали. Но когда надо было спуститься с горы к побережью, кошмар предстал во всей своей красе: блестящая змея неподвижных автомобилей, которую безжалостно плавили солнечные лучи.

Шофер спросил, не включить ли музыку. В салоне зазвучал тенор Андреа Бочелли:

Я смотрел на лимонные деревья и прилепившиеся к скалам домики. Весь этот мирок, казалось, готов был броситься в пустоту.

– Что там у вас?

В зеркальце заднего вида, на котором болтался десяток амулетов, водитель показал подбородком на лежавшую у меня на коленях спеленатую статую. Чтобы уберечь от дорожной тряски, я вынул ее из чемодана.

– Похоже, что у вас там bambino[31].

Сорренто, Сант-Агата суи Дуэ Гольфи, Колли ди Фонтанелле, Позитано, Лаурито, Веттика Маджоре… вот наконец и Марина ди Прайя. Башня отчетливо вырисовывалась на фоне морской синевы. Машина свернула с шоссе и поехала вниз по почти отвесной дороге. Мой водитель верил в свои тормоза. Когда он остановился, башня была как на ладони, в нескольких шагах. Возвращение в эти места взволновало меня. Шесть лет назад рядом со мной была Пас.

– Подождите меня здесь, пожалуйста.

Я взял bambino, захлопнул дверцу. Ну, держись, Фабио.

Аромат лимонов смешивался с запахом моря. Дверь была открыта. Я вошел. Сидя за столом, он рассматривал красный коралл на голове сирены.

– Buongiorno.

Он даже не вздрогнул. Меня он узнал сразу. Он похудел. Я положил «младенца» на круглый стол. Пловчихи по-прежнему наяривали кролем под потолком.

Я осторожно развернул полотенце и стал рвать пузырчатую пленку.

– Подождите, – тихо сказал он. Сходил за ножницами и принялся за дело. Казалось, мы вызволяем пострадавшего в дорожной аварии из железной тюрьмы.

Появилась пловчиха.

– В самом деле… – Сказал он.

– Почему вы не ответили? – Спросил я, вглядываясь в его прятавшиеся за очками глаза.

– Я был очень болен.

– Вот как?

Выглядел он неважно. Но говорил как будто искренне.

– Легкие. Я лежал в больнице…

И после короткой паузы:

– А потом я забыл… Как поживает ваша подруга?

– Она умерла.

Было видно, что его это поразило. Он опустил голову. Повисло долгое молчание, которое нарушил я:

– Она просит, чтобы вы починили пловчиху. Как обещали.

– Она просит?

– Она просила…

– Я сделаю вам другую, если хотите.

– Нет, я хочу эту. Я вернусь через три дня.

Я был настроен серьезно. Он это почувствовал.

Я сел в машину и назвал адрес. Наш тайный адрес. Место нашего канувшего счастья, где я хотел попытаться вновь пережить его в последний раз. Чтобы все шансы были на нашей стороне.

Рай начинается с мелких мазков.

Сначала ты видишь только табличку на дороге. Но ни дома, ни сада. Ничего. Ты останавливаешься. Проходишь в калитку, спускаешься на несколько ступенек. И вот тут чувствуешь запахи. Сначала – розмарина, мяты, тимьяна и базилика. Фоном – запах моря, чьи волны танцуют где-то внизу, ты это уже угадываешь. И нота сердца – лимоны. Это край лимонов. Их безраздельные владения. Вот первый дом, где крепкий малый с очень светлыми глазами по имени Габриэле дает тебе ключ и, подхватив багаж, просит следовать за ним по ступенькам, отвесно спускающимся в синеву. Тирренское море складками раскинулось под солнцем; солнце слепит тебя и многократно усиливает краски. Ты спускаешься еще ниже, и появляется белый домик с голубыми ставнями, волнистая крыша, рисующая верх буквы π. Ты помнишь все: голубой плетеный коврик с белым морским коньком у входа и звук твоих шагов на плиточном полу коридоров. Тебе не пришлось просить ту же комнату. Само собой разумеется, что она достанется тебе. Это ваша комната. Ты знаешь, что сейчас увидишь над кроватью любительскую картину, изображающую церковь с эмалевым куполом в соседней деревне.

Открывается дверь, и ты убеждаешься в этом. Ничто здесь не меняется, потому вас и тянет сюда. Габриэле распахивает ставни, открывается балкон, зависший в синеве. Сколько раз она щелкала здесь фотоаппаратом, когда ты плавал внизу и звал ее?

Ты едва не расплакался, когда он ушел. Прохладные плиты пола, на которых она любила полежать, когда ночь была слишком жаркой. Ты разделся. Нырнул под душ, глядя на море в стрельчатое окно. Твое тело под струями. Ты лег на кровать, и бриз высушил последние капли. Ты подумал о ней, и пришли новые слезы, и напряжение на время отпустило.

Ты вернулся в красоту. Без нее.

Здесь мы жили совсем простой жизнью. «Корабельной жизнью», как говорила Пас. Да это и был бывший дом арматора. Мы спускались купаться, возвращались в комнату, снова спускались купаться. Завтракали на балконе помидорами с моцареллой из молока буйволицы, политыми оливковым маслом, похожим на солнечный сок. Потом сиеста, опять купание, налево или направо в поисках скрытых бухточек, до которых можно добраться только вплавь. Корабельная жизнь.