Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

— Вы сняли платье? — глупо спросил он. Нет,дорогуша, я должна была снова его напялить и торчать в мокрой тряпке толькопотому, что ее фасон когда-то так понравился твоей жене!

— Оно должно высохнуть, — с трудом подавив в себераздражение, сказала я.

— Да, конечно… Я не подумал. Я заказал в номер фрукты ишампанское.

— Замечательно. — Ничего замечательного в этом небыло.

Олев устроился в кресле, а я напротив него. Теперь я сиделаспиной к окну и была почти недосягаемой для бесстрастного, мерцающего светабелой ночи.

А о другом свете не могло быть и речи: Олев Киви не очень-тожаждал видеть мое лицо.

Несколько минут мы просидели в полном молчании.

— Итак? — подхлестнула я притихшегоэстонца. — Вы наконец объясните мне, что происходит?

— Боюсь, что у меня не получится сразу… Я… Я не такхорошо говорю по-русски…

Бог с тобой, золотая рыбка, все вы прекрасно знаете Русскийи без запинки лопочете на нем, когда вам это выгодно.

— Ничего. Я пойму.

— У вас карие глаза, правда?

Контактные линзы, так будет точнее. Контактные линзы,вставленные специально для тебя.

— Это имеет какое-то значение?

— Нет… но…

Давай, Олев, давай! Чем быстрее ты надудишь мне в уши историюсвоей жены, тем лучше: мы вместе погрустим о ее трагической судьбе и спокойноперейдем к постельным развлечениям.

— У моей жены тоже были карие глаза, — решилсянаконец Олев. — И она тоже была русской.

— Почему «была»? — Я подняла брови. — Она васоставила?

— Оставила. О, да. Оставила — это очень точное слово…Она умерла.

Я уже хотела было посочувствовать вдовду-бедолаге, когда вдверь тихонько постучали.

— Войдите! — Киви облегченно вздохнул: он явнообрадовался тому, что разговор о жене откладывается. Хотя бы на несколькоминут.

Дверь почтительно приоткрылась, и в комнату вползгостиничный бой, кативший перед собой столик с причиндалами для романтическогоужина. Ничем не примечательная личность с порочными черными кудрями. Лицо боятоже не вызывало никакого доверия: бегающие глазки, пористая кожа и выдающийсявперед подбородок. Начинающий трансвестит, сразу же определила я: навернякатратит половину зарплаты на нижнее дамское белье и ходит в нем по дому, времяот времени впадая в изнурительный онанизм.

Бой подхватил бутылку с шампанским и вопросительно посмотрелна Олева.

— Не сейчас, — осадил его эстонец. — Потом. Ясам открою.

Бой разочарованно вздохнул и переступил с ноги на ногу вожидании чаевых. Но Киви не спешил обрадовать его побочным заработком: вот она,знаменитая эстонская бережливость, вступающая в противоречие с законамигостиничного жанра.

— Вы свободны.

Еще раз вздохнув, бой попятился к двери. Мы снова осталисьодни.

— Вы хотели рассказать… — снова приступила к допросу я.

— Чем вы занимаетесь, Варя?

Хороший вопрос.

Я назвала бы свой собственный род деятельности нескольком-м… однобоким, но те возможности, которые он предоставлял!.. Измочаленныепостоянной борьбой с конкурентами бизнесмены (основной контингент таллинскогопериода) не всегда были хорошими любовниками, но всегда не прочь поговорить.Так что я имела довольно сносное представление о: а) цветных металлах; б)операциях на фондовых биржах; в) циклах алюминиевого производства; г)утилизации ядерных отходов.

Но вся эта крупнокалиберная мутотень плохо вязалась свиолончелистом Олевом Киви. Другое дело — моя нынешняя работа у Стаса: яподнаторела на плохо выбритом рок-н-ролле и его таких же плохо выбритых,полузабытых исполнителях. И слово «промоушен» уже не вызывало у меня судорог.

— Так чем вы занимаетесь?

— Я работаю в шоу-бизнесе… В продюсерскойкомпании. — Я едва не прокололась и не назвала фирму Стаса, но тут жеприкусила язык.

— Очень интересно…

Ничего интересного в этом нет, уж поверь мне. Особенно еслиучесть, что импортные старички уже давно вышли в тираж как сексуальные партнерыи к тому же редко чистят зубы по утрам.

Олев, полностью проигнорировав принесенное шампанское,приложился к своей долгоиграющей фляжке. И снова воззрился на меня.

— Значит, вы устраиваете гастроли?

— Да. Поп — и рок-команды… Не могу сказать, чтобы этоменя слишком уж вдохновляло…

— А классика? — Киви самодовольно раздул щеки.

— Классика — это отдушина. Единственная, —вдохновенно соврала я. Ответа не последовало, и разговор на профессиональныетемы увял сам собой.

Виолончелист встал, побрел к окну (якобы задвинуть шторы.Или раздвинуть их пошире — бог его знает). И оказался в опасной близости отменя. И спустя несколько мгновений я почувствовала его легкие пальцы,коснувшиеся моих волос.

Начинается.

Но Олев Киви не вышел за рамки приличий: он терся у моихволос, как старый алкаш отирается у пивного ларька — в надежде, что емуперепадет пустая бутылка. Именно так. Надежда — вот что он хотел получить любойценой. А мои измочаленные в угоду Алле Кодриной волосы эту надежду давали. Яприкрыла глаза и приготовилась к дальнейшему развитию событий.

— Armastatud… [10] О… Tutarlaps… [11] — наконец-то разродился горячий эстонский парень.

Прямо скажем, никакой «tutariaps» я не была. «Plika» [12] — вот это мне подходило. Но Олеву Киви было глубоко плеватьна этот совершенно очевидный факт. И пока его занимают мои волосы, самое времяподумать о его покойной жене. Ее личность интересовала меня все больше ибольше. Как, имея такую непритязательную, такую тусклую внешность, ей удалосьзаарканить мировую знаменитость с довольно сносным экстерьером? Вариант чумовойлюбовницы я отбросила сразу: чумовые любовницы, как правило, страдаютнимфоманией и готовы отдаваться всем и каждому даже в антисанитарных условиях.А игра на музыкальном инструменте предполагает определенную долю целомудрия.

Или главным козырем Аллы Кодриной была именно ееасексуальность? Она не отвлекала муженька от четырехструнной подружки и всегдабыла на подхвате с чашкой горячего шоколада. Но по таким маловыразительнымпреданным женам забываешь справить даже поминки, не говоря уже о том, чтобыпомнить их спустя год.

А Олев Киви помнил. Ему и в голову не приходило забыть.

Неужели пресловутое родство душ, в которое я никогда неверила? Один шанс из тысячи?