Казначей общака - Евгений Сухов

За нарушение формы одежды полагался карцер, и он с тоской думал о том, что следующие три дня ему придется провести на земляном полу.

– Вот и поладили. А насчет «пидорки», – махнул Костыль в сторону упавшей кепки, – ты не переживай, есть у меня одна в запасе. Не хочу, чтобы ты заболел накануне побега, – и Паша широко улыбнулся обветренными губами.

Вряд ли Альфонс догадался об истинной причине его веселья.

– Ты ничего не напутал?

Костыль сделал вид, что засомневался, даже брови дрогнули и, чуть изогнувшись, сошлись на узкой переносице.

Губы Артура Резаного скривились в злорадную ухмылку.

– Я сначала не понимал, что же это он в санчасти делает? А потом, когда Зойку увидел, до меня дошло. Она все распоряжается: дров наколи, да унеси их в подсобку, да в штабеля ровно уложи. Ну, мне стало понятно, просто к мужику клеится. А что в этом особенного? Наш бригадир парень видный, косая сажень в плечах, вот ей и захотелось. А ты посмотри на ее муженька – дохленький, заморыш северный!

– А как же их раньше-то никто не засек?

– Все очень просто, – терпеливо объяснял Резаный. – Бригадир на блядки один никогда не ходит и на шухере всегда «шестерку» свою ставит, Василька. А тот, если чего-то замечает, сразу в дверь стучит. Ну а любовничкам вполне хватает времени, чтобы привести себя в порядок.

– Как же ты до всего этого допер?

Костыль усиленно пытался делать вид, что его мало занимает рассказ Резаного. Но сам едва сдерживался, чтобы не рассмеяться от подвалившей удачи.

– А ты послушай, – возбужденно продолжал говорить Резаный, почувствовав, что Фомичева заинтересовал его рассказ, – у Васьки как-то раз живот прихватило. Когда он на очке мучился, я в это время в санчасть зашел. Прохожу по коридору. Слышу, какие-то уж очень знакомые стоны раздаются. Меня аж всего передернуло от возбуждения. Заглянул я в дверь, а там наш бугор посадил Зойку на стол, закинул ее ноги себе на плечи и солдатиком ее обрабатывает. Честно говоря, я едва удержался, чтобы за ним в очередь не встать.

– И что же ты сделал?

– А чего я сделал? Прикрыл аккуратненько дверь и на цыпочках по коридору вышел, чтобы их счастье хрупкое не спугнуть, а то заместитель по воспитательной работе мужик строгий. Ему может не понравиться, что его женушка таким успехом у блатарей пользуется.

– И ты никому не рассказал? – засомневался Костыль, впервые улыбнувшись.

– Бля буду, нет, – серьезно поклялся Артур, – тебе первому сказал, да и то для дела, может быть, и пригодится.

– Значит, ты говоришь, они трутся в одно и то же время, – задумался Костыль, понимая, что судьба предоставила ему еще один дополнительный шанс, пренебречь которым было бы так же глупо, как не воспользоваться расположением девицы, готовой к страстному соитию.

– Как электрички, точно по расписанию! – с энтузиазмом воскликнул Резаный, понимая, что Зойка и бригадир стали маленьким элементом их многоходового плана.

Паша Фомичев отпил из жестяной кружки чифирь. Горячая жидкость жарко разлилась по всем сосудам, усиленно гоня кровь. Невидимые кузнецы с завидным азартом застучали в висках.

Шел второй круг, а следовательно, напиток полагалось глотнуть дважды. Пить чифирь следовало без суеты, основательно, чтобы сполна насладиться его терпким и душистым ароматом. Костыль сделал еще один глоток и протянул кружку Артуру. Резаный был чифирщик со стажем, а потому никогда не спешил и как мог растягивал удовольствие. На этот счет у него была собственная нехитрая философия. К чифирю нужно подходить с душой. Это как обладать женщиной, предварительно обласкав ее. Приятность должна быть в теле, а от того желание только усиливается.

Резаный пил чифирь степенно, нахваливая каждый глоток. Чем-то он напоминал дворянина, вкушавшего изысканное французское вино в тенистой беседке яблоневого сада.

Он поднес кружку к лицу и шумно втянул ноздрями аромат, после чего, сделав глоток, долго не открывал глаз.

– Это нам очень облегчает дело. Когда наша Зоечка идет в дежурство?

– Послезавтра.

– Отлично. Послезавтра мы пойдем в бега.

– А «барашка» ты нашел? – поинтересовался Резаный, поставив кружку на ящик.

– Не переживай, с голоду не умрешь. Встретимся завтра, потолкуем пообстоятельнее. Заготовь пока жранину, нож, спички. Спички не забудь положить в полиэтиленовый пакет. Ну что, теперь давай по три глотка, – Костыль взял кружку и почувствовал в ладонях живительное тепло.

* * *

Про Зойку говорили всякое. Та еще штучка. Можно было предположить, что слухи разгуливают по зоне оттого, что бараки набиты мужиками, напрочь лишенными плотских удовольствий. Но, впрочем, каждый знал, что байки не рождаются просто так и для их произрастания должно быть зерно спелое и здоровое.

Так оно и было в действительности. Девка Зойка была богатая, а по сибирским меркам состоятельная – в поселке, близ лагеря, имела кирпичный дом, что являлось для здешних мест большой роскошью, а золота в доме было столько, что из него можно было выплавлять даже дверные ручки. Свой капиталец она начала сколачивать сразу после того, как завербовалась вольнонаемницей на зону строгого режима и первые три года проходила без трусов. Столь откровенный шаг был не бескорыстный и, разумеется, не являлся актом благотворительности по отношению к голодным и осатаневшим без дамского общества мужикам – блатные щедро отчисляли прекрасной дамочке деньги за ее неслыханную смелость. Скоро бабенка вошла во вкус и старалась оправдать ожидания, а потому уверенно вышагивала по крутым лестницам, когда внизу толпились зэки и, выворачивая шеи, смотрели вслед колыхающимся полам белого халата. По надобности и просто из лихого озорства нагибалась в коридорах и не без томления в душе слушала за спиной одобрительные воздыхания своих многочисленных кавалеров. Поговаривали, что более удачливые зрители сумели познакомиться с Зоенькой поближе, это, в свою очередь, способствовало ее обогащению. Проделки дамы не могли укрыться от всевидящего хозяйского ока, но хорошенькая медсестра пользовалась расположением начальника лагеря, и знающие люди говорили о том, что каждый вечер она заявлялась к нему в комнату, чтобы лечить точечным массажем от застарелого остеохондроза.

Через год, устав от прелестей сестрички, начальник переадресовал ее своему заместителю майору Гусеву, который неожиданно воспылал нешуточной любовью к обаятельной стервочке, сделав ее своей женой. Свершилось даже венчание, и молодой поп, оказавшийся на зоне за продажу церковного добра, обвенчал молодых в лагерной часовенке.

Похоже, что Зоенька после обретения статуса замужней женщины успокаиваться не собиралась и грешила по-прежнему, но делала это с большим бережением, оглядываясь на строгого мужа.

На этот раз ее взор обратился на тридцатилетнего бригадира с погонялом Кнут. Свою кликуху он получил не без оснований, так как выжимал из мужиков план не только обыкновенными зуботычинами, к которым все стали понемногу привыкать, а и плетью, которую носил за голенищем. Его не любили, и наверняка в зэковской часовенке тлела не одна свеча за его досрочную кончину.