Песни драконов. Любовь и приключения в мире крокодилов и прочих динозавровых родственников - Владимир Динец

Страну было не узнать. За шесть недель никто ни разу не попытался залезть мне в карман. В 1993-м такое случалось почти ежедневно, и вообще обстановка была нервная: на базарах то и дело толпой гонялись за ворами, водители грузовиков держали в кабинах ружья, на центральных площадях городов публично расстреливали преступников. А теперь в поездах можно было спокойно спать, не привязывая к себе рюкзак и не подкладывая обувь под голову, чтоб не украли.

Одним из самых заметных изменений был рост внутреннего туризма. Почти везде, куда бы мы ни заехали, обнаруживались сотни туристических автобусов, косяками собиравшихся к всевозможным достопримечательностям. На месте населенных горными племенами деревушек возводились фальшивые ‘‘этнические города” из бетона с сувенирными магазинами и ряженными в фантастические “национальные костюмы” аборигенами. В столице каждой провинции теперь был прекрасный музей; в Чэнду, Ухане и Шанхае они настолько интересные, что в каждом можно провести несколько дней. Буддизм и ислам, ранее подавлявшиеся, теперь раскручивались как приманки для туристов. Каждый ламаистский монастырь сверкал свежепокрашен-ными стенами и недавно позолоченной крышей.

Дороги, проезд по которым когда-то занимал много дней, либо уже превратились в автострады, либо перестраивались у нас на глазах. Даже в самых глухих горных районах нам встречались рабочие бригады по нескольку сот человек, трудившиеся над современными шоссе, мостами и туннелями. На равнинах дороги были в основном платные и очень дорогие, но платить нам не приходилось: перед каждой будкой, где собирали деньги, Ли садилась за руль и делала вид, что работает шофером-переводчиком при важном американском госте (которого изображал я).

Женщина-носильщик, Сычуань.

За смену полагается втащить на высоту около километра четыре доски

Одна из перемен меня особенно порадовала: отношение людей к прочей фауне потихоньку менялось. Водители старались объезжать бродячих собак, а не специально сбивать их, как раньше. На рынках почти не продавали диких животных и продуктов из них, кроме разве что привезенных из Казахстана и Калмыкии сайгачьих рогов и явно поддельных тигриных шкур. Мы почти не видели рубок леса, зато повсюду высаживали деревья. Я заглянул в крошечный заповедник к северу от Шанхая, созданный для выпуска в природу оленей Давида, которые к концу XIX века сохранились только в европейских зоопарках. Чтобы восстановить этот клочок леса, правительству пришлось переселить семьдесят тысяч человек.

К сожалению, спасать последние дикие уголки от уничтожения часто не успевали. Почти все Тибетское плато оказалось “убито” перевыпасом яков, а степи Внутренней Монголии и соседних провинций превратились в пылевые пустыни. Уникальные растения и животные исчезали с пугающей быстротой. Дорогостоящий центр для разведения речных дельфинов, которых я еще застал в притоках Янцзы в 1993 году, построили слишком поздно: к 2004 году ни одного речного дельфина не осталось в живых из-за превращения великой реки во всекитайскую сточную канаву. Ко времени моего приезда в 2006 году центр использовался для изучения другого вида дельфинов, еще уцелевшего в Янцзы, – так называемой бесперой морской свиньи. Этих очаровательных существ размером всего метр-полтора оставалось меньше тысячи.

Но многое в Китае было неизменным. Общие вагоны в поездах по-прежнему были забиты народом, так что людям приходилось ехать стоя по 30–40 часов и надевать памперсы из-за невозможности протолкнуться в туалет. Все вывески на английском по-прежнему были с ошибками. Волосы у меня на руках по-прежнему привлекали внимание, особенно со стороны молодых девушек (для самых симпатичных я оттягивал ворот футболки, показывая волосы на груди – зрелище, вызывавшее у них сладострастные стоны). Иногда Ли притворялась, что не понимает сычуаньский диалект, а потом переводила мне разговоры местных женщин, в основном пытавшихся угадать размеры скрытых под одеждой частей моего тела или мечтательно обсуждавших, каким неземным опытом должна быть физическая близость с настолько волосатым варваром.

Ли также учила меня китайским карточным играм и давала небольшие уроки истории. В китайской истории не меньше, а то и больше интересных сюжетов и забавных анекдотов, чем в европейской. Когда нам пришло время расстаться, было очень грустно… но по крайней мере я сумел вернуть ее отцу джип без единой царапины, хотя мы преодолели пыльную бурю, снежный буран и несколько очень непростых перевалов.

Аллигаторовый питомник находился на окраине тихого провинциального городка. В нескольких больших прудах плавали тысячи аллигаторов – маленьких, коренастых, симпатичных, немного похожих на надувного крокодила, который у меня был в детстве. Часть территории представляла собой как бы заповедничек с лесными озерами, где самки могли строить гнезда. Самое большое озеро казалось пустым, но там жили несколько “диких” аллигаторов, самостоятельно добывавших себе пропитание.

Как раз в то время численность китайских аллигаторов в природе достигла самого низкого уровня за всю историю этого древнего вида, появившегося на Земле миллионы лет назад. Их оставалось меньше двадцати, чудом выживших в деревенских прудах. Пруды были разбросаны в десятках километров один от другого среди рисовых и кукурузных полей, так что аллигаторы оказались в изоляции и не размножались. Я нашел одного такого “дикаря” в долине неподалеку, но он был очень тощий, несчастный с виду, и не “пел”. Годом позже в Китае был начат масштабный проект по выпуску аллигаторов на заболоченные островки в дельте Янцзы. Благодаря усилиям Джона Торбьярнарсона с его китайскими коллегами и солидной государственной поддержке проект увенчался успехом, и сейчас аллигаторы уже снова размножаются в природе.

Мне, однако, пришлось изучать их поведение в питомнике. Хотя я уже знал, что даже при содержании в больших прудах аллигаторы ведут себя не совсем так, как дикие, у меня не было выбора. Я начал наблюдать за теми, что жили в самом большом озере. Они были настолько скрытными, что мне стоило труда их отыскать. Большую часть времени они, видимо, проводили в своих глубоких норах, которые позволяют китайским аллигаторам переживать долгие морозные зимы и прятаться от охотников.

Добрался я туда как раз вовремя. Аллигаторы вовсю ухаживали друг за другом и ревели. Я пытался разглядеть, издают ли они инфразвук, но не видел никаких признаков вибрации. Позже китайские биологи выяснили, что на это способны только самые крупные самцы, около двух метров длиной, и даже у них инфразвуковые импульсы совсем короткие. Это было важное открытие – потом объясню почему.

Разговаривая с персоналом питомника, я тоже сделал открытие. Оказывается, там был местный студент, интересовавшийся поведением аллигаторов, и он изучал то же самое, чем и я собирался заняться! Обычно для ученого серьезная неприятность обнаружить, что над той же темой работает кто-то еще. Но я очень обрадовался. О звуковых сигналах и прочем социальном поведении крокодиловых было известно так мало, что опасаться конкуренции не имело смысла: обширного, практически нетронутого поля для исследований хватило бы и на сотню зоологов. Теперь я мог предоставить Циньхуану Вану, моему новому другу, собирать данные по китайским аллигаторам, а сам перейти к остальным видам.