Кровные оковы - Властимир Невзоров

class="p1">– И ещё кое-что перед тем, как я отбуду в Ивкальг, – фельдмаршал чуть улыбнулся. Встав со своего места, он взял с табурета плащ в гербовых цветах с белой меховой оторочкой по вороту и накинул его на плечи. Затем медленно достал свой меч и вонзил его в землю перед Лоренцем.

– Сядьте, – велел Фернетт. Юноша, подняв на него недоверчивый взгляд, медленно опустился на колени. Холодный металл перед лицом внушал ему восторг и трепет; закрыв глаза, Лоренц почувствовал, как клинок плашмя лёг на его голову.

– Лоренц из семьи Альмонтов, – голос князя был строг и торжественен, – клянётесь ли вы в покорности и верности святейшему князю-императору Альфонсу Лассалю, его семье, детям и потомкам до самой своей смерти?

– ...клянусь, – чуть дрожащим голосом прошептал парень, не смея открыть глаза.

– Клянётесь ли, – с нажимом продолжил тот, – верно служить на благо Флоосской Империи, беречь её свободу и свободу сыновей и дочерей её?

– Клянусь!..

– Клянётесь ли исполнять без колебаний приказы офицеров, не идти против службы ради корысти и сохранять честь свою, своих людей, командиров и святейшего князя-императора?

– Клянусь! – Лоренц открыл наконец глаза и почувствовал, как по щеке побежала слеза. Меч стал таким тяжёлым. Медленно подняв клинок и вонзив его в землю, фельдмаршал протянул ладонь. Новоиспечённый воин коснулся губами его перстня и поднял взгляд. Князь улыбался по-отечески заботливо, чуть прищурив тёмные глаза.

– Поднимитесь, – велел он. – Добро пожаловать на службу в императорский легион, – Фернетт похлопал его по плечу, – я всегда рад новой крови. А теперь ступайте проверить, как устроились ваши люди, и можете быть свободны до самого подъёма. И… прощайте. Мы не cвидимся с вами ещё очень долго.

Лоренц глубоко вздохнул, не в силах справиться с восторженной дрожью, глубоко поклонился фельдмаршалу, кивнул седому и направился прочь из их дворика. Не о том ли говорил когда-то батюшка, сказав, что дни после первого призыва навечно врезались в его сердце? Юноша во всех помыслах был верен родному государству, но только сейчас, после клятвы великому князю, он понял, что никогда в своей жизни не подумает больше ничего худого о Флоосе. Сохранять честь свою и командиров… надо будет напомнить тому вояке-бунтарю о клятве. Он снова прошёл мимо того самого шатра, откуда ранее доносилась драка; двое мужчин сидели перед костром, у одного разливался синяк на скуле, у второго на повязках ладони проступала кровь. Они сидели молча, с недовольным и угрюмым видом, и пили что-то прямо из бутылок. Неужели смогли разрешить ссору и помирились?

Лоренц еле нашёл своё знамя среди десятков других. Вокруг его шатра солдаты уже расставили свои навесы, развели костры и, расположившись вокруг, отдыхали от долгого перехода. Какой-то умелец достал ребек – как только пронёс в казармы? – и принялся наигрывать бодрые мелодии. Несколько человек вокруг принялись подпевать, но на танцы уже никого не хватило. Слишком уж долго шли. Слишком хотели спать.

Внутри шатра не было теплей или уютней, чем на улице. Олаф заботливо постелил какое-то подобие ковра, чтоб господин его не спал на мокрой траве, и достал ему тонкое одеяло. Сам оруженосец лежал на спине у подпорки и задумчиво глядел наверх. Кольчуга его лежала рядом на плаще.

– Не раздевайтесь, – отозвался Олаф, увидав, что Лоренц пытается стянуть с себя сапоги, – ночью будет холодно. Можно развести огонь, но тогда придётся пустить кого, чтоб он не спал и следил за костром.

– Нет… нет, – пробормотал юноша, – пока не надо. Попробуем так... – ветер к ночи усилился, и по ткани, заменяющей крышу, забил мерзкий моросящий дождь. Вечера в степи даже летом холодные. Но Лоренц рассудил, что правильней будет хоть в первые сутки держаться с достоинством; а после можно уже и разводить ночные костры, и зазывать сюда рядовых для помощи.

Ночь была тяжёлой. По траве стелился ночной влажный ветер, дождь так и не прекратился к рассвету, и его шум, такой уютный дома, мешал уснуть. Снаружи то и дело раздавались пьяные разговоры, хохот, ругань и песни. Перекрикивались патрульные, обходившие лагерь, подавали голос недовольные кони. После крики стали и вовсе невыносимы – послышался шум из центра, стук копыт, скрип телеги и громкий голос фельдмаршала. После недолгой возни всё затихло, но вояка с ребеком никак не мог угомониться, и к нему для развлечения приходили уже, кажется, и с других дворов. Олаф при этом спал как младенец.

Ещё до восхода солнца, как только на горизонте показались первые робкие лучи света, горнисты затрубили подъём. Лоренц потёр глаза – он то и дело проваливался в дремоту, но уснуть так и не вышло. Вместо долгожданного отдыха ночью было испытание похуже дороги. Шум, не стихавший всю ночь, после побудкистал ещё громче. Похоже, вечером всё-таки было сравнительно тихо… порадовавшись тому, что сейчас не надо натягивать на себя многочисленные жилеты и рубахи, сиятельство осторожно откинул полог и вышел наружу. Люди собирались к выходу из их двора, а возле тех самых навесов с кострищем, откуда теперь валил дым от костра, уже была настоящая толпа. Лоренц огляделся по сторонам – такая же картина была и в других сторонах. Кухонь, похоже, было несколько. Неудивительно – Руф что-то говорил про две тысячи мужиков… за общим столом пришлось бы завтракать до самого обеда.

– Господин, вы что, собираетесь на раздачу? – Олаф тоже наконец встал, и выглядел при том куда свежее своего сюзерена. – Для вас же взяли нормальную еду, можно позвать рядовых, чтоб…

– Нет! – резко ответил Лоренц. – Я хочу взглянуть, в каких условиях будут жить вверенные мне люди. Что значит «взяли нормальную еду»? Неужто здесь она ненормальна? Как, по-вашему, должны жить простые солдаты?!

Оруженосец только усмехнулся негромко. Вдруг вспомнились слова того бунтаря. Вы не увидите в лагере много чести, сказал он. Лоренц подумал о женском смехе, сбитых костяшках и криках ночью. В первую очередь они прачки… неужели все эти клятвы, перстень, плащ с горностаем – это лишь видимость для командиров, которые предпочитают не думать о том, что происходит на самом деле? Взяли нормальную еду… и он ещё предлагал позвать рядового, чтобы тот ему сготовил завтрак! Неужто никто не видит в этом ничего странного?.. нет, Лоренц, конечно, не пытался никогда стереть разрыв между ним и дворовыми; да и тонкая душа не мешала ему наказывать слуг за проступки. Но