Комбат по прозвищу Снежный Лис - Владимир Першанин

Зуйков и сам с трудом боролся с дремотой. Ром он не пил — в его семье алкоголь употребляли редко, но отдохнуть днём не удалось. Он сидел, откинув люк, кутаясь с полушубок. Ветер был холодный, но отгонял сон. Раза два Антон выбирался из танка, будил десантников, внимательно всматриваясь в ночной сумрак.

Егерей подвела торопливость. Когда до русского танка и траншеи осталось метров сто, кто-то из молодых ускорил движение. Младший лейтенант увидел ползущие тени и выпустил красную ракету.

— Тревога! — срывая простуженный голос, крикнул Зуйков и дал очередь из пулемёта.

Егеря поняли, что единственный выход для них — сделать стремительный рывок. Обер-фельдфебель, возглавлявший группу, был уверен в своих людях.

Прошедшие бои в Польше, имевшие опыт борьбы с партизанами на Балканах, егеря привыкли действовать быстро и решительно. В лёгких меховых куртках и лыжных ботинках, они бежали, пригнувшись, не обращая внимания на торопливые очереди башенного пулемёта. Главное — как можно быстрее сблизиться с танком и русскими солдатами, неуклюжими в своих длинных шинелях и шапках, в которых проспишь всё на свете.

На правом фланге взорвался танк, шла интенсивная стрельба — это говорило о том, что операция начинается успешно, и егерям тоже надо поторопиться. Продолжал сыпать очереди пулемёт, звонко ударила пушка-«сорокапятка», застучали автоматные очереди.

Но это был пока неточный торопливый огонь — кажется, русские ещё не продрали глаза после дармового рома! Егеря отвинчивали на бегу колпачки ручных гранат.

Расчёт противотанкового чешского ружья наводил в цель ствол. Десять зарядов калибра 7,92 миллиметра пробивали на расстоянии ста метров три сантиметра брони. Главное — не промахнуться и открыть огонь, пока русские не очухались.

Опасно недооценивать противника! Внезапность была упущена. Антон Зуйков, воевавший с лета сорок второго года, точной очередью перехлестнул немецкого бронебойщика. Ружьё перехватил второй номер, но младший лейтенант последними пулями, оставшимися в диске «Дегтярёва», достал и его.

Сержант Василий Дарькин смахнул длинной очередью ружьё, стоявшее на сошках, и заставил залечь егерей.

Экипаж Т-70 состоял всего из двух человек. Командир машины управлялся с пушкой и пулемётом один, лихорадочно перезаряжая диск. Механик-водитель уже завёл прогретый двигатель и кричал снизу:

— Антон, чего телишься? Давай рванём вперёд, я эту шайку на скорости с говном смешаю!

— Сиди на месте! У нас бортовая броня всего полтора сантиметра. Нельзя в свалку лезть. Скажи спасибо, что лобовая защита спасает.

Оба танкиста только сейчас ощутили, как бронебойные пули машингевера МГ-42 с силой бьют в корпус, наполняя грохотом лёгкий десятитонный Т-70. Зуйков снова открыл огонь, с тоской осознавая, что штурмовая группа вот-вот окажется в «мёртвом пространстве» и подорвёт машину гранатами.

Сержант Василий Дарькин тоже сменил диск своего ППШ и кричал бойцам:

— Цельтесь точнее… Готовьте гранаты!

Сержант был самым старшим по возрасту в отделении и действовал хладнокровно. Прежде всего, надо было обезглавить штурмовую группу, которую вёл рослый фельдфебель. Василий дал одну-вторую очередь и перевёл рычажок на одиночный огонь.

Фриц умело уклонялся от пуль, а возможно, его спасал их немецкий бог. Дарькин за полтора года войны больше привык к винтовке и точным прицельным выстрелам. Автомат и назначение в танковый десант он получил всего два месяца назад, после выписки из госпиталя. Рядом звякнула каска, и вскрикнул молодой боец, земляк Василия. Он ворочался на дне траншеи, зажимая ладонями пробитую пулей голову.

— Маманя… помираю…

Другой десантник усилил огонь, оглядываясь на смертельно раненого товарища.

— Береги патроны! — крикнул ему сержант. — Диск у тебя последний!

На снег, шагах в десяти, шлёпнулась граната с длинной деревянной ручкой. Василий нырнул за бруствер, а когда выпрямился, увидел в полусотне метров бежавшего прямо на него фельдфебеля. Ларькин угодил в цель со второго выстрела, но фриц лишь замедлил бег, продолжая давить на спуск автомата.

— Жри, оглобля хренова!

Василий выстрелил дважды, немец упал на колени и вытянулся на снегу. Атака егерей захлёбывалась. Не меньше половины из двадцати отборных солдат Вермахта лежали на снегу, убитые или тяжело раненые. Остальные отступали. Умело, без паники, отстреливаясь на бегу. Но все они были хорошо заметны при свете взлетающих ракет, горящего танка и блиндажа неподалёку. Очереди башенного пулемёта Дегтярёва и автоматов ППШ догоняли бегущих. Тогда егеря, опытные в ближнем ночном бою, разделились на две кучки. Одни вели прицельный огонь, прикрывая камрадов, затем менялись, уходя от русских пуль.

Пятеро егерей добрались до ложбины, где оставили свои лёгкие лыжи, и сумели исчезнуть в сумраке декабрьской ночи.

— Нажрались, сволочи! — кричали из траншеи, десантники.

Кто-то побежал собирать трофеи. Егерь-хорват, лежавший с перебитой ногой, ненавидел коммунистов, впрочем, как и всех неверных. Несмотря на сильную боль, он лежал неподвижно, готовясь к встрече со Всевышним. Лишь слегка шевелились губы, читая последнюю молитву. Когда до русского солдата осталось десяток шагов, он выстрелил из старого манлихера, доставшегося ему от отца.

Пуля калибра 7,63 миллиметра ударила десантника в грудь, опрокинув лицом вниз. Он пытался подняться, ещё не понимая, что с ним произошло. Лишь парил от вытекающей крови почерневший снег, а из горла вырывалось хрипение.

У хорвата ещё оставались в магазине манлихера патроны. Он нажал на спуск, но бежавший следом десантник впечатал подошву сапога в кисть, сжимавшую пистолет.

— Не добили гадюку!

Очередь сверху вниз прошила егеря, который пошёл добровольцем в германскую армию, когда Гитлер захватил Югославию. Он расстреливал сербов, евреев, затем русских и был опасен в своей ненависти, как змея. Умиравший молодой десантник этого не знал.

— Все назад, в траншею! — кричал выскочивший из Т-70 младший лейтенант Зуйков, но десантное отделение не слышало его, добивая егерей.

— Какие потери? — спросил он у сержанта Дарькина.

— Двоих ребят наповал, и молодой, видать, кончается.

Бой шёл и на левом, и на правом фланге. Капитан Андрей Шестаков уже отдал необходимые распоряжения. Он видел, что складывается опасная для его батальона ситуация. Две немецкие штурмовые группы, укрываясь в воронках, капонирах среди разбитых орудий, сближались с танками, обходя их с бортов и тыла. Десантников оставалось слишком мало, а экипажи машин не успевали заметить опасность.

На левом фланге действовал сапёрный взвод, которым командовал обер-лейтенант, опытный взрывник. Повреждённая «тридцатьчетвёрка», которую не успели отремонтировать, угодила под струю огнемёта.

Шипя, сгорала белая камуфляжная краска, огонь хлестнул механика-водителя, расплавил до земли лёд под ногами стрелка-радиста, метнувшегося прочь от смертельного липкого огня. Пламя выбивалось из-под решётки жалюзи, вспыхнул двигатель.