Комбат по прозвищу Снежный Лис - Владимир Першанин

Шестаков, Калугин, командир десантной роты Павел Мельник и начальник разведки Пётр Бельченко разместились в блиндаже, где раньше обитал командир немецкого артиллерийского дивизиона. Здесь же суетился один из бойцов, растапливая печку и накрывая на стол.

Командир второй танковой роты Родион Соломин, как младший по возрасту, вёл со своими танкистами боевое наблюдение.

Блиндаж из толстых брёвен в три наката, усиленный железными балками, был добротный и просторный. В глубине помещения стояла деревянная кровать, накрытая несколькими ватными одеялами.

Пол, как в избе, был из плотно пригнанных друг к другу массивных крашеных половиц. Блиндаж освещался электролампочкой, но генератор в ходе боя был разбит и сгорел — на столе коптила обычная керосиновая лампа.

— Умеют фрицы уют создать, — оглядывая тёплое укрытие, сказал лейтенант Пётр Бельченко. — Здесь сосен в округе на двадцать вёрст не отыщешь, а для майора целый подземный дом построили. А командовал всего-навсего паршивым дивизионом, даже не полком.

— Этот дальнобойный дивизион целого полка стоил, — закурил трофейную сигарету Григорий Калугин. — Двенадцать тяжёлых орудий, зенитки, миномёты, и транспорта хватало. На блиндажи они деревенские избы разбирали.

В дверях, ведущих в прихожую, появился сержант-радист.

— Разрешите обратиться, товарищ комбат!

— Что у тебя там?

— Из штаба интересуются, прибыл ли стрелковый полк?

— Передай ответ, что ждём прибытия. К отражению возможной атаки готовы. Хорошо, если подкинут ещё боеприпасов и горючего. Оба студебеккера угодили под бомбёжку и сгорели на обратном пути.

— Ясно. Сейчас передам, — козырнул радист.

Затем появился старшина Тимофей Черняк и сообщил, что давно готов горячий ужин.

— Откуда он взялся? — удивился Калугин.

— Так мы же у фрицев две полевые кухни отбили, — шмыгнул носом старшина.

— Горох, небось, со свининой?

— В одном котле рис с мясом, во втором — кофе с молоком. Вполне съедобно, я попробовал.

Вместе со старшиной по блиндажу расплывался запах алкоголя.

— Ты глянь, Гриша, — обратился комбат к своему заместителю Калугину. — Перед боем всех предупреждал, чтобы офицеров живьём брали и захватывали транспорт. Хрена с два кто послушался! Информации толком не имеем, что вокруг творится, и грузовики почти все пожгли. Зато полевые кухни в целости и сохранности взяли. Да лучше бы хоть одну зенитку захватили или хороший грузовик.

— Кухни не все нам достались, — с сожалением ответил старшина. — Одну снарядом разбило.

— Вот ведь горе! — засмеялся Калугин. — Зато две других остались. Горячим неплохо людей подкормить, да и граммов по сто с прицепом опрокинуть. Я гляжу Тимофей уже приложился. Никак вместе с Игнатьичем хлебнули?

— Я чуток трофейного рома попробовал, прежде чем вас угостить.

— Боишься, что отравимся? Так десантники навеселе разгуливают, не боятся отравы. Это я тебе, Павел, говорю. Крепкая у нас оборона. Танкисты машинами занимаются, а десантники периметр навеселе охраняют.

— Всё в меру, — отозвался старший лейтенант Павел Мельник. — Я проверял, посты на месте. Ребятам больше всех досталось. Двенадцать человек погибли, и раненых полтора десятка в тыл отправили.

— Ладно, поужинаем, и пойдёшь в траншеи десантников сторожить, чтобы не заснули. Тимофей, пригласи Киру Замятину, пусть с нами горяченького перекусит.

Комбат весело оглядел своих командиров и старшину, усмехнувшись, добавил:

— Рожи и руки снегом помойте и материтесь поменьше. Единственная девушка в батальоне, да ещё красивая.

При этих словах заёрзал и, поднявшись, двинулся мыть руки Павел Мельник, который часто крутился возле медсестры, набиваясь на более тесное знакомство. Кажется, безуспешно. Медсестра себе цену знала и не торопилась отвечать на ухаживания.

С ужином ничего не получилось. Немецкое командование не могло примириться с тем, что русские уничтожили дальнобойный артиллерийский дивизион и оседлали своими танками целый участок оборонительной полосы. Это не только укрепляло кольцо окружения вокруг Сталинграда, но и наверняка привело бы к расширению важного для русских плацдарма.

Откуда взялся этот танковый батальон, как хищник, вынырнувший из ночной заснеженной равнины и внезапно обрушившийся на хорошо укреплённую высоту? Это была уже новая тактика, не похожая на прежнюю.

В начале декабря, прежде чем атаковать высоту, русский пехотный полк, усиленный артиллерией и танками, несколько дней топтался в отдалении. Командиры долго наблюдали в бинокли за укреплениями, провели одну-другую разведывательную вылазку, пытались взять «языка».

Медлительность или ожидание команды от вышестоящего начальства привели к тому, что полк угодил под бомбёжку. А когда повёл торопливое наступление, дивизион обрушил по заранее вычисленным координатам прицельный огонь всех своих тяжёлых орудий, миномётной батареи, а затем пустил в ход пулемёты. Около половины пехотного полка и почти вся танковая рота были уничтожены. На закопченном снегу среди воронок догорали «тридцатьчетвёрки» и лежали несколько сот неподвижных тел.

Вчерашний удар был дерзкий и успешный. Танкисты провели осторожную разведку, которая осталась незамеченной, и решительно атаковали дивизион, добившись полного успеха, хотя и понесли потери в людях и технике. Теперь предстояло снова отбивать выгодный оборонительный рубеж, где сосредоточились два десятка танков и десантная рота автоматчиков.

Кроме того, не приходилось сомневаться, что в ближайшее время к русским прибудет подмога. А значит, следовало спешить и нанести хорошо продуманный контрудар как можно скорее.

К ночи усилился ветер, сыпала колючая снежная крупа. Группа лыжников-егерей, бесшумно скользя, приблизилась к русскому боевому охранению, выдвинутому на полторы сотни метров. В неглубоком капонире стоял лёгкий танк Т-70, а в траншее расположилось отделение десантников.

Ещё две группы готовились нанести удары с флангов. Одну из них возглавлял лейтенант-артиллерист Гельмут. Из офицерского состава дивизиона спаслись лишь два человека — капитан-ремонтник и командир огневого взвода Гельмут.

Капитан был контужен. Четыре десятка уцелевших после танкового штурма солдат и унтер-офицеров предстояло вести в бой молодому лейтенанту. С Гельмута едва не сорвали погоны и награды, обвинив в трусости и позорном бегстве с поля боя. Затем передумали, но предупредили:

— Теперь у тебя только один путь — вперёд. Погибнешь в бою, похоронят как офицера со всеми почестями. Назад для тебя и твоих солдат дороги не существует.

— Я всё понял, — чётко козырнул лейтенант.

— Что ты понял? — с нескрываемой досадой спросил начальник штаба дивизии. — Русские влетели к вам на танках, пока вы отсыпались после Рождества, надеясь на свои тяжёлые пушки.