Комбат по прозвищу Снежный Лис - Владимир Першанин

Когда Бельченко перевёл слова комбата, обер-лейтенант вытянулся по стойке «смирно» и, пытаясь держаться с достоинством, заявил:

— Я давал присягу и могу сообщить только своё имя. Какие-либо сведения военного характера передавать не имею права — это будет считаться предательством.

На эту фразу ушли все его силы. Увесистый ком мёрзлой земли крепко повредил грудь, возможно, сломал рёбра. Кашель согнул его, лицо побагровело, шинель была порвана.

Двадцатисемилетний комбат Шестаков смотрел на него, ожидая, когда пройдёт приступ кашля. Обер-лейтенант был единственным пленным офицером, и только он мог дать какие-то нужные сведения. Капитану уже доложили о потерях: погибли и получили тяжёлые ранения более тридцати танкистов и десантников, сгорели два танка и три были повреждены. Жалости или сочувствия к немецкому офицеру Андрей не испытывал.

Обер-лейтенант вытер губы платком и снова выпрямился.

— Вы можете показать на карте, где расположены ближайшие крупные части и остальные дивизионы вашего полка?

Бельченко перевёл вопрос комбата, а затем ответ обер-лейтенанта.

— К сожалению, не смогу.

— К сожалению! — сплюнул капитан. — Вежливый до задницы. Ладно, отведите его в сторонку и шлёпните. Времени на пустую болтовню у меня нет.

Эту фразу обер-лейтенант понял и горячо запротестовал, мешая русские слова с немецкими.

— Вы цивилизованный человек и не можете так со мной поступить. Кроме того, я ранен и имею право на медицинскую помощь.

— Во, сукин сын, как заговорил, — удивился командир первой танковой роты Григорий Калугин. — А кто тебе давал право наши города из своих пушек в развалины превращать? А кто пленных штыками добивал?

— Заканчивайте с ним, — перебил Калугина капитан Шестаков.

Обер-лейтенант не просил пощады, но страх что-то переломил в нём. Подталкиваемый в спину стволом автомата, он упирался и растерянно повторял:

— Так нельзя… я ранен, и мне обязаны…

Сержант-десантник пнул его валенком.

— Шагай и захлопни рот!

Когда раздались одна и другая короткие очереди, остальные пленные сбились в кучу с нескрываемым страхом глядя на русского комбата.

Унтер-офицер в возрасте лет за сорок, понимая, что его ждёт такая же судьба, показал на карте, где расположен штаб их тяжёлого артиллерийского полка и один из дивизионов. Он неплохо говорил по-русски и сообщил, что провёл в плену под Брестом полтора года и вернулся домой после революции.

— Мало показалось? Снова в Россию потянуло?

— Я простой солдат. Кто меня спрашивал? — пожал плечами унтер. — Нас расстреляют?

— Если найдём транспорт, то вывезем в тыл вместе с ранеными. А если не хватит места, не обессудь. Сами в эту кашу влезли, самим и расхлёбывать.

— Мы поместимся в уголке кузова, — с усилием выдавливая улыбку, проговорил унтер-офицер. — Мои товарищи простые люди, у всех семьи. Пожалейте хотя бы их.

— Кстати, как настроение у ваших солдат? — оглядел напряжённо сжавшуюся кучку пленных комбат Шестаков. — Всё ещё надеетесь завоевать Россию?

— Я очень надеюсь, что нас шестерых не расстреляют, — не без юмора отозвался унтер-офицер.

— Но в Сталинграде ваша окружённая армия сражается упорно, хотя уже месяц находится в окружении.

— А что им остаётся делать? Если поднимешь руки, тебя повесят, как предателя.

— Не плети дурь, — оборвал его Шестаков. — Ума вам ещё как следует не вставили. Рассчитываете, что окружение прорвут, а ваш фюрер умнее всех на свете?

— Каждый во что-то верит, господин капитан. Возможно, и наши офицеры поумнеют, но пока они на берегу Волги, большинство относится к вашему наступлению скептически.

— Надо что-то решать с ранеными, — подошёл к комбату фельдшер Яценко. — Мы привели в порядок трофейный грузовик «Магирус», человек двадцать там поместятся. Есть ещё вездеход «БМВ», хоть издырявлен, но тоже на ходу. С десяток легко раненых туда втиснем.

— Пленных сумеем разместить? — внимательно оглядел младшего лейтенанта Шестаков.

— Тесновато будет, да ещё фокус какой-нибудь по дороге выкинут. Чего их в тыл тащить? Пострелять к чёртовой бабушке, и все дела.

Фельдшер Анатолий Игнатьевич Яценко, как всегда, успел хватить спирта или трофейного рома. Его слегка покачивало, полушубок был расстёгнут, на ремне висел наган в кирзовой кобуре, через плечо — санитарная сумка.

— Бери их и стреляй, — с неожиданной злостью проговорил комбат. — У тебя наган в кобуре, как раз одного барабана на шестерых хватит. Нахлебался трофейного пойла и повоевать решил?

— Да это я так, пошутил, — козырнул фельдшер, которого в батальоне все называли Игнатьич. — А сто граммов для сугреву принял, пока раненых обрабатывал. Ветер дюже холодный.

Трезвым Игнатьича видели не часто, но дело своё бывший заведующий сельской амбулаторией знал. Раненые были грамотно перевязаны, на перебитые конечности наложены шины. Впрочем, ему хорошо помогала хирургическая сестра Кира Замятина, переведенная в танковый батальон из бригадной санчасти.

На лоб Игнатьича сползала слишком великоватая для него офицерская шапка, уши были обморожены, а под глазами набрякли мешки. Он шмыгнул носом и спросил, кто кроме него будет сопровождать раненых.

— Водители будут сопровождать и легко раненые. Справятся они, Кира?

— Так точно, — козырнула сержант медицинской службы Замятина. — Правда, там двое ребят сильно обожжённые, но мы им ничем больше помочь не сможем. Я морфин вколола, их в госпиталь срочно доставить надо.

— Езжайте, — махнул водителям Шестаков.

Две трофейные машины вышли на равнину. Сопровождающие, выставив стволы автоматов, настороженно смотрели по сторонам. Здесь, между внутренним и внешним кольцом окружённой армии Паулюса, хватало недобитых немецких групп, пытавшихся прорваться к своим.

По рации сообщили в штаб бригады о результатах боя. Начальство никак не оценило довольно успешные действия танкового батальона. Шестакову предписывалось встать в жёсткую оборону и дождаться прибытия стрелкового полка, который займёт отбитые позиции. Указания о дальнейших действиях последуют позже.

— Хоть бы доброе слово сказали, — недовольно пробурчал разведчик Бельченко. — Целый пехотный полк с артиллерией и танковой ротой пытались этот прыщ сковырнуть, ни хрена не получилось. А мы за час все их пушки расколотили и больше сотни фрицев прикончили.

— Тягачи да ещё всю остальную технику посчитай, — усмехнулся Андрей Шестаков. — Каждый по медали на задницу заработал. Чем хвалиться? Пять танков из строя вышли, убитых и раненых более пятидесяти человек. Фрицы авиацию пустят, следом артиллерию подтянут, а у нас снарядов с гулькин нос. Рано хвалиться.

— После того, как группировка Гота едва кольцо вокруг Сталинграда не прорвала, не жди ни наград, ни благодарности, — рассудительно заметил Григорий Калугин, самый старший по возрасту командир в танковом батальоне. — Она и сейчас наготове, хоть и потрёпанная.