Никто не заплачет - Полина Дашкова

Милиция так ни разу и не приходила к образцовому, непьющемусантехнику Чувилеву. Никто не видел связи между ограблением и вызовомсантехника. Ну, засорилась раковина месяц назад, а вчера ночью квартируограбили. Какая тут может быть связь?

Словно в сказке, без всяких усилий скопил Толик сначала нахороший «жигуль», а потом купил небольшой участок земли и стал потихонькустроить дом недалеко от Москвы, в двадцати километрах от Кольцевой дороги, поДмитровскому шоссе. Шел 1991 год. Мечта о собственном ресторане разрасталасьвместе с добротным каменным фундаментом, обретала вполне реальные очертания. Идаже за границу уезжать не надо. Собственный ресторан можно теперь иметь и вРоссии.

Будущий владелец ресторана все еще работал сантехником.Жильцы удивлялись, когда по вызову из жэка приходил чистить засор или менятьпрокладки в водопроводных кранах не красноносый бестолковый алкаш, а человексолидный, трезвый, очень вежливый. Такому как-то даже неудобно совать наполлитру. Ему часто предлагали чаю выпить, он не отказывался, любилпобеседовать с хозяевами о том о сем.

И только лишь год назад Анатолий Анатольевич уволился споследнего места работы. Ему очень хотелось пригласить Сквозняка наторжественное открытие своего «Трактира». Но Коля опять исчез куда-то.

«Трактир» был не просто придорожной закусочной, а хорошимрестораном в лубочно-русском стиле, с вышитыми полотенцами на бревенчатыхстенах, с официантами в косоворотках, с кулебяками, расстегаями, суточными щамии осетриной по-монастырски.

Анатолий Анатольевич сам лично каждое утро дегустировал щи,нюхал и пробовал на вкус дрожжевое тесто для выпечки – не перекисло ли, неслишком ли соленое. Он с раннего детства любил не только запахи, но и звукикухни. Грохот кастрюль, шипение масла на сковородке, тихое бульканье супа – всеэто было для него чудесной музыкой, полной глубокого смысла.

Сколько помнил себя Толя Чувилев, ему всегда хотелось есть.Из кухонь в детском доме и в интернате пахло пригорелой кашей и преснымгороховым супом. Но далее в этом было свое волшебство. Сейчас, когда он могсебе позволить есть что хочется и сколько хочется, все равно почему-товспоминались сладкие булочки, которые давали в детском доме на полдник повоскресеньям.

Расхаживая по сверкающей, волшебно пахнущей кухнесобственного ресторана, Толя с приятной грустью думал, что липкая карамелька,съеденная ночью под одеялом в интернатской спальне, была все-таки вкуснее, чемлучший швейцарский шоколад. Он часто представлял, что стало бы с ним, вечноголод" ным детдомовцем, если бы он попал на такую вот кухню, да ещесказали бы ему: ты, Толик, будешь здесь хозяином. Все здесь будет твоим.Наверное, сирота, да еще с клеймом психиатрического диагноза, ни за что неповерил бы, решил, что издеваются над ним. Однако вот ведь получил своюкомпенсацию за несчастное казенное детство. Возможно, только они с Колькой извсего интерната и получили компенсацию. Вернее сказать, сами взяли, чтоположено им было по жизни.

– Значит, как пили, не помните. И как мужа убивали – тоже непомните, следователь по фамилии Гусько смотрел на Инну Зелинскую насмешливымихолодными глазами.

Инне хотелось орать и топать ногами. Два часа назад она самавызвала «скорую» и милицию. Ей даже в голову не пришло, что ее могутзаподозрить в убийстве. Она ведь не убивала! Кто-то вошел ночью в квартиру.Вот, синяк на шее. Ее тоже пытались задушить. И бутылку эту она не покупала, непила. Не было в доме водки «Распутин».

– Никакого синяка у вас на шее я не вижу, – заявил врач, –вы много пили накануне. Это я вижу.

– Вы же сами сказали, с мужем собирались разводиться. Спалив разных комнатах, отношения между вами в последнее время были напряженные.Следователь райпрокуратуры произносил слова громко, медленно, врастяжку, будтоИнна глухая или придурочная и обычной речи не понимает.

– Разводиться! – выкрикнула Инна. – Сейчас все разводятся!Ну не убивала я!

Инна не могла себе простить, что сболтнула сдуру пропредстоящий развод. Никто за язык не тянул… Хотя, нет. Тянули. Следователь,хмырь болотный, спросил так небрежно, будто между прочим, а что, мол, ИннаВалерьевна, вы всегда с мужем в разных комнатах спите? А она возьми да и ляпни:а мы вообще разводиться собирались! Теперь они начнут знакомых опрашивать,Галька про адвоката скажет, про квартиру. И не только Галька… Кому еще онатрепалась про свои отношения со Стасом? Да всем! Свистела направо и налево,дура. И кто ж знал, что так обернется?

Инна закурила и, немного успокоившись, произнесла:

– Вы проверьте, нет моих отпечатков на ноже. И на бутылкенет. Кто-то вошел, вырубил меня и «Распутина» в глотку влил. А потом зарезалСтаса.

– Инна Валерьевна, – вздохнул следователь, – ну вы подумайтесами. Входная дверь была заперта изнутри…

– У нас же английский замок! – перебила его Инна. – Можновыйти и захлопнуть.

– Выйти можно, – кивнул следователь. – А войти? Ключ лежална полочке, вы сами сказали. И дверь была заперта. Никаких следов взлома,никаких царапин не обнаружено. Нет в квартире следов пребывания третьегочеловека. Понимаете? И не было у этого третьего практической возможностипроник-, нуть ночью в вашу квартиру. Что ж он, сквозь стену просочился?

– Это не я. – Инна загасила сигарету и заплакала.

Ей дали попить воды. Зубы отбивали дробь о стакан.

«А ведь на ноже могут быть мои отпечатки, – подумала она, –нож кухонный, самый острый в доме. Я им все резала, и хлеб, и колбасу… Господи,ну что мне делать? Ведь засудят, точно засудят. Зачем им еще кого-то искать,если вот она я, готовенькая?»

Когда выносили труп, во дворе собралась небольшая толпа.

– Да что вы говорите! Зарезала? Сама?! Это ж надо, такая свиду приличная женщина!

– Вот что водка-то делает!

– Ох, батюшки, жизнь пошла…

– А ее теперь как, сразу арестуют? Или сначала подписку оневыезде?

– Так, может, не она? Еще ведь следствие должно быть…

– Она, она! Все они такие, нынешние-то! Вот пустьрасстреляют, и правильно! Чтоб другим была наука.

– Сначала доказать должны…

– Да что тут доказывать? Напилась и пырнула ножом с пьяныхглаз…

– Так она и не особенно и пила… Воспитанная женщина, какидет, всегда поздоровается вежливо.

Толпа старушек, старичков, мамаш с колясками гудела иперешептывалась. Непонятно каким образом, но во дворе все уже все знали.