Победный ветер, ясный день - Виктория Платова

Уже потом, восстанавливая события, Бычье Сердце могпоклясться, что лифт не пошел вниз, а взмыл вверх. Но сейчас ему не былоникакого дела до лифта. Как и до заказного письма неведомого ему Мельничука ИгоряВладиславовича.

Просто сработал автопилот.

Будь Бычье Сердце в здравом уме и трезвой памяти, он бы ивнимания на ангела не обратил и даже посторонился бы, пропуская его к двериквартиры № 24. Но в здравом уме и трезвой памяти Бычье Сердце не был, и автопилот,понукаемый интуицией, взял все в свои руки.

В том числе и заказное письмо.

Некоторое отрезвление наступило к концу второго часа. ИБычье Сердце обнаружил себя сидящим на парапете набережной — как раз напротивцирка Чинизелли.

С конвертом в руках. Странно, что он не расстался сконвертом, не сделал из него голубя или, напротив, кораблик. И вместо тогочтобы плыть сейчас по мутным водам Фонтанки, конверт покоился в мощныхсиверсовских пальцах. И Бычье Сердце от нечего делать стал изучать его.

В правом верхнем углу красовалась несколько вымученнаяблекло-голубая марка, рисунок на которой не просматривался из-за расплывчатогоштемпеля, а края конверта порядком измахратились. Если бы Бычье Сердце узнал,что заказное письмо отправлено адресату из окопов Первой мировой войны, аккуратс линии Мажино, он бы нисколько не удивился. Но в обратном адресе линия Мажиноне значилась, а значились малопонятные иероглифы, для убедительностиподкрепленные парой цифр.

Слава богу, что хоть фамилия получателя была написана по-русски.

Мельничук Игорь Владиславович.

Мельничук И. В.

Черт возьми, Мельничук И. В.!

Где-то он уже видел это дивное, ни на что не похожеесочетание букв. И совсем недавно. Напрягшись и порывшись в памяти, Бычье Сердценаконец-то выудил из нее нечто похожее на решение простенькой задачки.

Мельничук И. В, стоял под номером 3 в ведомости по зарплатеразорившейся фирмы «Солинг». Уже ради одного этого стоило сунуть нос в конверт.

Что Бычье Сердце и сделал, наплевав на тайну переписки.

И…

Не то чтобы содержимое конверта так уж сильно разочаровалоего, нет. Скорее, привело в недоумение. Никакого письма, никакой почтовойкарточки, ни единого слова — ни на русском, ни дурацкими иероглифами. Ничего,кроме любительской, неровно обрезанной по размеру конверта фотографии.Фотография была такой же малопонятной, как и иероглифы, чем привела БычьеСердце в крайнюю степень замешательства. Он вертел ее то так, то этак, но отперемены мест слагаемых сумма не менялась и всеми фибрами стремилась кабсолютному нулю.

Точно таким же нулем чувствовал себя и Бычье Сердце: ясно,что изображенное на фотографии было не чем иным, как максимально крупно взятойобъективом деталью какого-то механизма или соединения, вот только какогоименно? И где искать более общие планы гнусной детали? Ответа на этот вопрос умайора Сиверса не было.

* * *

…Выносить это дальше было невозможно.

Любому терпению приходит конец, даже такому ангельскому,каким обладала Лена. Правда, в последнее время это терпение, взращенное ещеупрямым параличом Виктории Леопольдовны, начало давать сбои. Оно подтачивалосьисподволь — и экспансивным короедом Гжесем, и сборищем безмозглых личинок подфеерическим названием "Театр «Глобус», и самим руководителем «Глобуса» —Гавриилом Леонтьевичем Маслобойщиковым, название которого в реестре насекомыхне значилось.

Зато оно значилось в лексиконе портовых грузчиков, солдатсрочной службы, обитателей зоны и модных до поросячьего визга писателей. Этоголексикона Лена тщательно избегала, предпочитая пастись на истоптанноммножеством ног выгоне нормативной лексики.

И все же, все же…

Происходящее на кладбище под категорию нормативной лексикине подпадало.

Благодаря стараниям мэтра скорбный ритуал превратился в фарссамого низкого пошиба, черную комедию, бал вампиров.

Главный вампир — он же хронь, пьянь, мразь, забулдыгаМаслобойщиков начал козлить еще в машине, на пути на кладбище. Этому немалоспособствовала бутылка «Столбовой», которую мэтр время от времени с размахунасаживал на глотку. Как и предполагала Лена, апофеоз пьяной гнусности пришелсяна саму церемонию похорон. Гнусность была столь омерзительна, что, не выдержав,Лена отошла от могилы: только бы не иметь с происходящим ничего общего. Ей былобезумно стыдно перед покойной Афой — до слез, до искусанных губ, до истерики. Ивдвойне стыдно, что она не в состоянии положить конец всему этому безобразию.Скрывшись за ближайшим обелиском, она горько расплакалась — впервые за долгоевремя.

А потом ландшафт изменил свои очертания, и мэтр,привлеченный жестяной банкой водки, наконец-то отлип от могилы Афы.

Можно было возвращаться.

И она вернулась. И тотчас же наткнулась на Светаню, вялобеседующую с каким-то милиционером. Милиционер стоял к ней спиной, и она виделалишь его слегка сутулую спину, совсем не богатырские плечи и круглую, большую,как у младенца, голову, на которой покачивалась форменная фуражка. С такимивнешними данными милиционеру можно было дать максимум лейтеху, хотя Лена ипоставила на старшего сержанта патрульно-постовой службы. Очевидно, блеклыймент был направлен сюда капитаном Целищевым следить за порядком. Что послефинтов мэтра в ломоносовском морге совсем не удивительно. Удивительным былодругое: почему капитан ограничился только одним представителем закона, а неприслал сюда все отделение в полном составе.

Впрочем, теперь это было неважно.

Над могилой Афы возвышался свежий холмик земли, и посравнению с этим холмиком все остальное было неважно. Настолько, что еймучительно захотелось уехать отсюда, уехать самой, оставив театральнуюкомпашку, глаза бы ее не видели. Нужно только забрать у Гжеся ключи от машины…

Повертев головой, Лена тотчас же нашла мужа у ближайшей кАфе могилы.

Гжесь как раз окорачивал мэтра, развалившегося у скромнойстелы, как за ресторанным столиком. На секунду Лене показалось, что мэтр сейчасзащелкает пальцами и потребует от проходящего мимо официанта графин водки,мятых малосольных огурцов вперемешку с солеными груздями, цыган с медведями истриптизерку у шеста — для улучшения пищеварения. Нет, подходить к Гжесю неимеет никакого смысла, иначе она не выдержит…

И население кладбища увеличится еще на одного человека, аименно — на Гавриила Леонтьевича Маслобойщикова. Эта перспектива показаласьЛене вполне реальной — ведь за ее плечами болтался рюкзак с пистолетом.

Избавиться от пистолета не удалось, так же как не удалосьнадежно его спрятать.

Полночи Лена пыталась пристроить пушку в самых разных углахквартиры — от сливного бачка в туалете до академического задника портретаакадемика Аристарха Шалимова кисти художника Павла Корина.