Катастрофа в две полоски - Алекс Коваль

– Я хотела. Честно, – пробубнила я себе под нос, чувствуя, как с головой накрывает жуткий стыд. – К слову не пришлось.

– Ты серьезно? К слову не пришлось? Совина, это не “завтра будет дождь, возьми зонт, Мирон”, это ребенок! Наш с тобой ребенок, наше с тобой будущее!  – сорвался голос мужчины на грозный рык, от которого появилось жуткое желание, как в детстве, спрятаться с головой под больничное покрывало и крикнуть “я в домике”.

– Это крайне неразумно, Лер-р-ра!

Ну вот, и рычащие “р-р” вернулись в тон.

– Я знаю, – пробубнила, повесив нос.

Сама виновата. Ох, сама. Костя говорил, что ему лицо Мирона надо снять? Да какой тут, мне даже свой виноватый взгляд поднять страшно.

– Знаешь? А у меня такое ощущение, что ты ни черта не знаешь, Лера, серьезно. Или я, по-твоему, не заслуживал элементарно знать о том, что ты ждешь от меня ребенка?

– Заслуживал.

– Тогда, может, у тебя были другие планы?

– Не было…

– Тогда, что, Лера? Почему ты молчала столько времени? Я не понимаю!

– Я узнала всего неделю назад, может, чуть больше. Сначала у нас все не клеилось, а потом… потом, я просто трусиха, Мир! Я правда хотела рассказать, но все как-то закрутилось. То увольнение, то коллекция, то этот вечер. Мне было страшно.

– От чего? Чего ты боялась?

– Разве это не очевидно? Что ты не поверишь. Отвернешься или вообще решишь, что я тебя пытаюсь ребенком привязать к себе.

Ну вот, сказала. Сказала, выдохнула и обиженно поджала губы, уставившись взглядом в потолок. Лежала, чувствуя себя как никогда глупо.

– Дурочка! – фыркнул наконец-то Мир. – Боже, Совина, какая же ты у меня дурочка!

– И это я тоже… знаю, – прошептала, прикусив губу, и для более убедительного раскаяния шмыгнула носом снова, обхватывая все еще лежащие у меня на щеках мужские ладошки своими ладонями.

– Ты просто себе не представляешь, – поджал губы Мир и приглушенно прорычал, – как я разрываюсь между диким желанием расцеловать тебя и в этот же момент надрать тебе задницу за то, что не рассказала мне обо всем сразу! Я ужасно зол!

– Вижу, – виновато прошептала я, и мы оба замолчали, продолжая вести немой диалог взглядами. Или, точнее сказать, ожесточенный бой, когда Мир своей глубокой синевой наступал, а я задорной зеленью своих глаз пыталась его убедить, что честно-честно не хотела довести ситуацию до подобного состояния.

Но, по крайней мере, одно могу сказать точно, хоть Мир и дует губы и смотрит на меня осуждающе, как на маленького ребенка, но на душе так хорошо. Так приятно и спокойно. Тепло и умиротворенно. А с плеч словно свалился камень, который все эти дни буквально гнул к земле. Не оттолкнул, не накричал, не наговорил глупостей и не отвернулся, поведясь на вранье и провокации. Мой. Со мной. Здесь. Рядом.

Я, не сдержав порыва, кряхтя, как старушка, подняла свое уставшее, ноющее тело с кровати и повисла у мужчины на шее, как обезьянка. Прильнув всем телом в спасительные и надежные объятия любимого мужчины, смачно чмокнула его в колючую щеку.

Даже не представлю, что он тут пережил в неизвестности после таких “новостей” от врачей, пока я валялась в отключке, но реакция и слова Мирона были для меня ценнее тысячи самых громких признаний в любви.

– И что будем теперь делать? – решаюсь я заговорить немного погодя. Уложив голову на плечо мужчины и слушая ровный бег его сердца.

Удивительно, но сон, который было схлынул, снова начал наступать. Так что я уже клевала носом и активно зевала, нежась в теплых руках Мира.

– Ты еще спрашиваешь? – фыркнул Мир.

– Ну… да, вообще-то ты можешь…

– Даже не произноси этого вслух, а то вариант с ремнем и твоей филейной частью в моей голове уже побеждает, Лера!

– Ладно, поняла, – захохотала я, – молчу, – закрыла “рот на замок” и выкинула ключик, чуть отстраняясь и заглядывая Миру в глаза, которые уже потеплели и в данный момент задорно смеялись.

– И вообще, Совиной тебе теперь ходить недолго осталось. У вас с малышом должна быть моя фамилия и точка.

– Ну, вообще-то, положено делать предложение руки и сердца, а не…

– Ну, вообще-то, много что положено. И все оно в нашем случае идет все равно через одно место. Поэтому смирись, тебе в спутники жизни достался тиран и деспот.

– У-у-уф, сбегу от тебя, – выдала я, сладко зевнув, удобней устраиваясь у мужчины на груди.

– Поймаю, – прошептал Мир мне в макушку, сильнее сжимая руки на моей талии, – поймаю и…

– Мы вернемся к варианту задница-ремень, да?

– Читаешь мои мысли, – подмигнул Мир и издевательски медленно накрыл мои губы своими в тягуче-сладком и умопомрачительно нежном поцелуе.

Если исключить из уравнения больничную палату, то это очень даже неплохое пробуждение после обморока. Можно будет, пожалуй, повторить…

Мирон

Забрать Леру из больницы врач разрешил уже утром. Строго-настрого запретив ей даже малейшие волнения и переживания, настоятельно порекомендовав мне с нее глаз не спускать.

Да я и не собирался, предложив Лере сразу, без раздумий, переехать ко мне. На что получил в ответ возмущенное:

– Не гоните лошадей, Мирон Александрович!

Понял, принял, но одну в этот и последующие пару дней ее оставить не решился, фактически сам переехав в ее скромную, но уютную однушку.

Жизнь вошла в новое, ранее не изведанное мною русло под названием: серьезные отношения. Мы с Лерой учились слушать и слышать друг друга. А еще привыкали к тому факту, что скоро станем счастливыми родителями...

События благотворительного вечера долго еще мелькали на страницах самых престижных журналов. Счастье, что в исключительно “положительном” ключе. Пресса мусолила наше фееричное “примирение” с Броневицким и заключение нашими фирмами выгодного контракта. Обсуждала новую коллекцию, которую мы в тот вечер презентовали, и расхваливала нашу ювелирную компанию, которая, кстати говоря, за этот месяц побила все наши рекорды по количеству продаж. И за представление которой Лера, задним числом официально оформленная как сотрудник фирмы, получила очень даже неплохой процент. А Миша, теперь уже с моего разрешения, предложил ей поучаствовать в новой съемке. На что Совина, недолго думая, согласилась.

Ну, и, конечно же, мимо журналистов не прошли суммы с приличным количеством нулей, которые мы собрали в тот вечер и которые пошли