Последний легион - Валерио Массимо Манфреди

— О чем это ты говоришь? Все закончилось. Нашего мира больше не существует, — возразил Ромул.

— Ты не прав. Рим — это не народ или этническая группа. Рим — это идеал, а идеал не может быть разрушен.

Ромул недоверчиво покачал головой. Как может его старый наставник до сих пор лелеять подобную веру, видя опустошение и полный упадок?

Амброзин снова провел пальцем по карте.

— Вот здесь, между Рейном и территорией белгов, живут франки, я тебе уже кое-что рассказывал о них. Раньше они селились в лесах Германии, но теперь заняли лучшие земли Галлии, к западу от Рейна… и знаешь, как они перебрались через реку? Благодаря холоду. Однажды температура упала так низко, что Рейн целиком и полностью замерз. И наши солдаты, проснувшись на следующее утро, увидели незабываемое зрелище: невообразимая армия всадников вышла из тумана, словно скача по воде. Но на самом деле они просто прошли по льду. Наши воины сражались доблестно, однако врагов было слишком много.

— Это правда, — кивнул Оросий. — Я однажды слышал, как ветеран тех сражений рассказывал эту самую историю. У него не было ни единого зуба, а кожа вся покрыта шрамами, но память у него была по-прежнему отличной, и та картина была его вечным ночным кошмаром, — всадники, скачущие через реку! Он то и дело просыпался по ночам с криком: «Тревога! Вставайте! Они тут!» Кое-кто говорил, что он выжил из ума, но никто не осмеливался насмехаться над ним.

— А к северо-востоку, — продолжил Амброзин, — лежит то, что было римской провинцией Галлией; она объявила о своей независимости. Галлией управлял Сиагрий, римский генерал, и он провозгласил себя царем римлян. Только необразованные солдаты могли с восторгом принять титул, столь древний и столь возвышенный.

— Эй, магистр, — заметил Батиат, — мы ведь тоже необразованные солдаты, но у нас может быть своя точка зрения. И мне вроде как нравится этот Сиагрий.

— Ну, возможно, ты и прав. И для нас же будет лучше, если мы направимся дальше через его земли; там до сих пор в основном поддерживается порядок. Мы можем дойти до Сены и по реке спуститься к Парижу; а оттуда уже доберемся до пролива, отделяющего Британию от материка. Это долгое и трудное путешествие, но мы в силах пройти этот путь, и у нас есть надежда избавиться, наконец, от преследования. Когда же мы очутимся у канала, там нетрудно будет найти переправу. Многие наши купцы приезжают в Галлию, чтобы продать овечью шерсть прядильщикам, и купить разные вещи, которых не найти в Британии.

— И потом что? Когда мы добреемся, наконец, до Британии. Будет ли там лучше? Окажемся ли мы в безопасности? — спросил Ватрен, с явным сомнением глядя на друзей.

— Боюсь, нет, — ответил Амброзин. — Я ведь уехал оттуда много лет назад, и я не намерен питать пустые надежды. Остров был предоставлен собственной судьбе в течение полувека, как вам известно, и многие местные властители продолжали воевать друг с другом. Но я надеюсь, все же, что какие-то признаки цивилизации сохранились в наиболее крупных и важных городах, особенно в том городе, который возглавлял сопротивление вторжению с севера: это Карветия. Туда-то мы и направимся, хотя для этого нам придется пересечь почти весь остров, с юга на север.

Никто не произнес ни слова в ответ на пояснения старого наставника. Все эти люди были родом из Средиземноморья, а теперь они очутились в бесконечных пространствах жгучего холода… Снег покрывал все белым одеялом, пряча и лик земли, и границы между небом и землей… Сама природа диктовала тут правила жизни, сама природа ставила препятствия и барьеры — в виде рек, гор и бескрайних лесов…

Они продолжали путь, двигаясь вперед целыми днями, а иногда и ночью, если то позволял свет луны. Они спускались по течению великой реки, уносившей их дальше и дальше на север, и небо над ними было невероятно чистым и холодным, а ветер становился все резче. Аврелий и его товарищи соорудили себе грубые туники из овечьих шкур; у них отросли бороды и волосы. И с каждым днем они становились все больше похожи на варваров, населявших здешние земли. Ромул рассматривал пейзажи со смешанным чувством восторга и испуга; эта бесконечная пустыня наполняла его сердце страхом.

Иногда он даже жалел о том, что покинул Капри: он вспоминал яркие краски острова, море, ароматы сосен и ракитника, мягкую осень, похожую на весну… Однако мальчик изо всех сил старался скрыть свое настроение, понимая, каким опасностям подвергались ради него его друзья, осознавая всю силу их самопожертвования. Но именно готовность боевых товарищей жертвовать собой ради него и становилась для Ромула уже почти невыносимым грузом. С каждым днем, оставшимся позади, он все сильнее чувствовал, что цена, которую они платят, уж слишком высока, что она не соответствует той цели, которая предположительно могла быть достигнута, цели, суть которой, как полагал мальчик, ни одному из них не была понятна до конца, — кроме Амброзина. Мудрость старого наставника, необъятность его знаний о мире и природе никогда не переставали удивлять Ромула, однако таинственные глубины этой личности вселяли при этом неуверенность… Когда угас всплеск бурной радости, вызванной обретением свободы, Ромул ощутил опасения и даже отчасти вину по отношению ко всем этим людям, связавшим с ним свою собственную судьбу, — они служили суверену, не обладавшему ни землями, ни народом, они служили просто нищему мальчишке, который никогда не сможет отплатить им за все, что они сделали.

А Ватрен, Батиат и прочие на самом деле все крепче привязывались друг к другу, и не из-за того, что стремились достичь какой-то цели, не из-за того, что вынашивали какие-то планы по части собственного будущего, — а просто потому, что им было хорошо вместе, они снова держали в руках оружие и были на марше. Вот только состояние командира немного тревожило их; они не понимали, почему у Аврелия зачастую бывает такой отсутствующий взгляд, такое задумчивое выражение лица, и не знали, как можно с этим покончить. И Ливия тоже тревожилась, но по более личным, интимным причинам.

Как-то вечером, когда Аврелий стоял один у поручней лодки, глядя в серые воды Рейна, Ливия подошла к нему.

— Ты чем-то встревожен? — спросила девушка.

— Как всегда. Мы ведь приближаемся к совершенно незнакомым нам местам.

— Не думай об этом. Мы все вместе, и мы готовы встретиться с будущим, каким бы оно ни оказалось. Разве тебя это не успокаивает? Вот когда вы с Ромулом остались одни в горах, я просто обезумела от страха Я пыталась мысленно следовать за вами, повторяя каждый ваш шаг; я представляла, как вы там пробираетесь через леса, полные опасностей, а по пятам за вами гонится твой злейший враг…

— А я думал обо всех вас. И о тебе в особенности. Я просто не мог выбросить тебя из мыслей, Ливия.

— Меня? — повторила Ливия, заглядывая в глаза Аврелию.

— Я всегда думаю о тебе, я всегда желаю тебя, — с того самого момента, как впервые тебя увидел… когда ты купалась в том ручье в Апеннинах. Ты была похожа на лесное божество. И постоянно страдал, когда мы разлучались, каждую минуту.

По спине Ливии пробежал холодок, хотя северный ветер был тут и ни при чем; просто она как бы заглянула на долю мгновения в душу Аврелия, так просто заговорившего о своих чувствах.