Тяжесть слова - Екатерина Ивановна Гичко

class="p1">– Я сам всему её научу! – зашипел Аршавеше.

Лицо наагалея Ссадаши неожиданно посуровело – аж мурашки по коже разбежались, – и он прохрипел ответ с теми же интонациями, что и наагашейдиса ранее, отчего показалось, что слова сказаны её собственным языком:

– Твоя забота как тюрьма!

Разъярённый, выбитый из равновесия муж замер.

– Что происходит? – шёпотом спросила я у наагасахиа Нориш.

Она прошептала в ответ:

– Наагашейдиса предлагает отправить тебя в школу нагинь, чтобы ты могла выучить язык, познакомиться с нашими традициями и завести знакомства. Но Арш не хочет тебя отпускать. Видишь ли, ученицы живут на территории школы и домой возвращаются только на выходных. Думаю, его не устраивает именно это.

Она смотрела на сына с жалостью, но в то же время в её глазах сияла решимость.

Я не сразу сообразила, что именно мне сказали, а осознав, задохнулась от волнения. Меня? В школу? Я судорожно сглотнула и с надеждой посмотрела на мужа. Чувство вины и ликования смешались, и затряслись руки. Захотелось подбежать к Аршу, обнять его и взмолиться о прощении за свою жестокость, но всё же отпустить меня. Боги, отправиться в школу! Разве можно желать большего?

– Нет, нет и нет! Я сам учу её языку! И я сам справлюсь с остальным! – прорычал наагасах.

– И как успехи? – опять раскрыла губы наагашейдиса.

Повисла недолгая пауза.

– Отлично! – пришёл в себя Аршавеше.

– О, какая замечательная новость! – пропел наагалей, отбрасывая пугающую серьёзность. – Наагасахиа Таюна, вы что-то поняли из нашей ранней беседы?

Я нерешительно посмотрела на мужа, тот нетерпеливо на меня.

– Ну… Аршавеше так быстро говорил, что я мало что поняла, – попыталась увильнуть я.

Не говорить же им, что я поняла только «нет» и предположительно ругательство.

– Таюна, я знаю, что ты что-то поняла. Не тяни и говори, – раздражённо велел Арш.

Ну, раз он сам хочет…

– Я поняла только «сеа» и «овшидар», – мрачно призналась я.

– Аршавеше! – Наагасахиа Нориш посмотрела на сына с глубоким потрясением и возмущением, брови наагашейдисы приподнялись в весёлом изумлении, а наагалей хихикнул.

– Позволю себе заметить, – господин Ссадаши кокетливо приложил пальчик к губам, – это крайне необходимая категория слов в любом языке.

* * *

В спальню меня буквально заволокли, после чего прижали к стене и нависли, яростно сверкая глазами.

– Ты ведь не хочешь? Не хочешь же? – с надеждой прошипел муж, и я сжалась от страха, чувствуя, как хвост всё сильнее и сильнее обвивает мои ноги.

Мне было очень жаль Арша. Жаль его инстинкты. Я чувствовала себя виноватой, но я хотела, очень хотела учиться. Только вот язык онемел, и всё, что я могла, – это смотреть на взбешённого мужа.

– Ты хочешь! – с отчаянием прошипел Аршавеше и, застонав, бросился к окну.

Я продолжала молчать и смотреть на него. Внутри боролись страх и желание отправиться в школу. Я смогла бы понять эту страну, выучить её язык, познакомиться с традициями и, может быть, завести знакомства, которые позволили бы мне не чувствовать себя такой потерянной и одинокой. Но я также боялась нарушить те хрупкие отношения, что складывались между мной и Аршем. Они доставляли радость. Мне очень нравился Арш, хотя порой он выводил меня из себя. Приводили в восторг его ласки, было хорошо и уютно рядом с ним, и я боялась всё испортить. Но ещё я хотела в те моменты, когда Арша нет рядом, не чувствовать томительную тоску, беспомощность и страх остаться одной.

Помедлив, я осторожно подошла к мужу сзади и крепко обняла его. Он вздрогнул, напрягся и через секунду расслабился.

– Ты плохая жена, – со вздохом попенял он мне.

– Угу, – согласилась я.

– Но будь ты лучше, ты бы мне не понравилась, – совсем уж печально признался он.

* * *

Аршавеше упрямился месяц, но всё же сдался. А госпожа Нориш начала готовить меня к школе уже на следующий день после визита наагашейдисы, уверенная, что вопрос о моём поступлении решён.

– Они все сперва упрямятся, – уверила меня наагасахиа. – Школа была основана около шестисот лет назад специально для юных нагинь, чтобы они могли не только получить достойное образование, но и общаться со сверстницами. Раньше наше общение ограничивалось кругом семьи. Отцы у нас все немного параноидальные, и им постоянно мерещатся коварные похитители и недоброжелатели.

– И в чём-то они правы. – Заползший в комнату наагасах Лейлаш лукаво улыбнулся жене. Та хихикнула и продолжила:

– Пришлось очень постараться, чтобы наши мужчины посчитали школу совершенно безопасной. Система охраны там изумительная, мой Лейлаш приложил к этому руку. – Наагасахиа с гордостью посмотрела на мужа.

– К охране приложили хвосты все более-менее влиятельные роды́, – не пожелал приписать себе все труды наагасах. – Они присылают самых сильных нагов, часто наследников рода. Ведь будучи в охране, можно присмотреться к девушкам. А девушки могут присмотреться к ним. Раньше такое было почти невозможно.

– Но наагашейдисе всё равно пришлось очень постараться, чтобы переломить упрямство наших мужчин, и начать ей пришлось с господина Дейша. А тот очень не хотел отдавать единственную на тот момент крошку дочь в какую-то школу. Но всё же Маа-Диаши удалось его уговорить. Во главе школы поставили господина Вааша, так как он один из немногих, кто пользуется доверием большинства семей. Сейчас в школе в основном учатся девочки из Шаашидаша, да и то только из ближайших регионов княжества, но Маа-Диаши уже пытается открыть школы и в других княжествах. Там, однако, эта идея пока находит мало поддержки.

– А в школе учатся совсем юные нагини? – поинтересовалась я.

– Совсем малышки, – заверила меня наагасахиа. – Принимать начинают с восьмидесяти лет.

Я сглотнула, невольно представив умудрённых жизнью старушек.

Наагасахиа оказалась права. Аршавеше поупрямился, потерзался, но всё же с невыразимо печальным видом согласился отпустить меня. Сперва, правда, пробовал торговаться. Мол, я отпущу её, но каждый вечер буду забирать домой. Зачем ей жить в школе, если дом совсем рядом? Я бы согласилась с ним, но наагасахиа Нориш заупрямилась. И наагасах сдался. Он так расстроился, что я чуть ли не плакала от жалости к нему. И в то же время мне хотелось прыгать от счастья.

В день отъезда Арш был особенно бледен, молчалив и ласков. Всю дорогу до школы он крепко прижимал меня к себе в паланкине и шипел что-то такое, от чего лицо наагасахиа, которая отправилась с нами, становилось всё более виноватым.

Был полдень, когда наш паланкин внесли в ворота школы и опустили на землю. Солнце ослепительно ярко сияло на голубом, без единого облачка, небе, в воздухе разливалась сухая жара и царила вялая духота. Арш неохотно покинул