Тяжесть слова - Екатерина Ивановна Гичко

совсем паршивым. В голову постоянно лез расстроенный Аршавеше, к чувству вины прибавились первые неудачи в учёбе и гнетущее ощущение, что я совершила ошибку. Ещё и погода испортилась: после полудня голубое небо затянули тучи и полил тихий нескончаемый дождь. Такой особенно грустный и навевающий печаль.

Госпожа Таврида после ужина проводила меня в комнату – небольшую спальню, в которой имелись только постель, низенький рабочий столик и платяной шкаф. Наагалея посоветовала мне провести время в общей гостиной, познакомиться с другими девушками, но я попросила оставить мне светляк и села за столик якобы разбирать пройденный материал. На самом деле мне хотелось остаться одной и, может быть, совсем чуть-чуть поплакать.

Удержалась. Наверное, оттого, что за окном уже плакал дождь.

Его капли тоскливо стучали по карнизу, стекали по стеклу и скапливались на наружном подоконнике в запруженные нападавшими веточками и листьями водоёмчики. Среди тёмных силуэтов древесных крон белел окружённый синеватой чернотой туч лик луны, а волчий месяц, казалось, вовсе исчез. Светляк под потолком уменьшился, налился охристой уютной желтизной. Мелькнула мысль, что было бы хорошо в такую погоду сидеть в тишине спальни рядом с Аршем. Он бы шептал мне на ухо что-нибудь смущающее, насмешливо улыбался, а я бы нервничала и прижимала к себе его хвост.

Я вернулась мыслями в новую комнату и печально оглядела своё одиночество. Аршу, наверное, тоже одиноко. Лежит теперь и злится на всех. Я так ярко это представила, что разволновалась. Представила, как он мечется, шипит, в ярости сшибает хвостом низкие столики и разбрасывает подушки. Почему-то казалось, что именно так он и будет себя вести, хотя такого мужчину, как Аршавеше, я никогда раньше не встречала. Отец редко злился и выходил из себя, а уж чтобы обижаться на матушку… И речи не шло, чтобы он раздражался, когда она собиралась нанести визит соседям без его сопровождения.

Арш же… Мне так нравились его ревнивость, его импульсивность, его яростная живость. Он словно весь дышал жаждой жизни и вовлекал в эту жизнь меня. И теперь без него было грустно. Ну ничего, может, он приползёт завтра в гости. Хотя нет. Наверное, опять по делам отправится во дворец. Злой и раздражённый. Будет пугать слуг пламенными взглядами. А потом устанет и будет смотреть пустым взглядом в одну точку…

Я сообразила, что только что перенесла на мужа собственные эмоции. Нет, он точно не будет смотреть в одну точку и подыхать от скуки. Я так и представила лениво скользящий взгляд Аршавеше, цепляющийся за что-то интересное и медленно разгорающийся. Хвост его взволнованно шевельнулся, а уголки губ слегка приподнялись. Я попробовала вообразить, что же его заинтересовало, и представила… госпожу Донгешу.

Сердито зашипев, я вскочила и нервно отёрла лоб. Что за глупости?! И почему я решила, что Аршавеше будет вести себя именно так? Глупости какие! Навоображала!

Но фантазию было уже не остановить.

Аршавеше остался один. Злой, обиженный, тоскующий. Для мужчины вполне естественно развеять печаль мимолётной радостью, утешиться, успокоиться… Я заметалась по комнате, ощущая, как в груди вскипает страх, злость и вина. Боги, ну что я воображаю?!

Стоило себя укорить, и фантазия, словно издеваясь, разыгралась ещё сильнее. Я даже споткнулась, когда к воображаемому Аршавеше приблизилась обворожительная и соблазнительная Донгеша и чёрный хвост (предатель!) благосклонно погладил задрожавший золотой хвостик. Пальцы судорожно впились в ручку двери, котёнок внутри заволновался и, не понимая причин моей злости, грозно замяукал. И я, уже готовая под дождём побежать домой, замерла.

Даже если вернусь сейчас, что скажу? Простите, наагасах, но я решила, что, пока меня нет, вы найдёте себе развлечение? Глупо и оскорбительно! И он же вроде говорил, что не хочет брать другую женщину. Нет, мысли какие-то бредовые лезут в голову. Это от страха. Я боюсь школы и других учениц и воображаю причины, чтобы вернуться к мужу.

Пересилив себя, я вернулась к столику и, присев, начала водить графитом по бумаге. Линия за линией, и я с удивлением осознала, что немного карикатурная голова кого-то мне напоминает. В груди потеплело, я слегка сгладила острые углы, добавляя реалистичности, быстрыми штрихами набросала силуэт одежд и куда тщательнее, с особым удовольствием, вырисовала длинный волнистый хвост. И от широкой улыбки щёки заныли. Я схватила лист и подняла его вверх, в сторону светляка, любуясь рисунком. В моих глазах он оживал, обретал форму, и вот мгновение спустя нарисованные губы изогнулись в знакомой усмешке. Я подалась вперёд и резко замерла в волоске от поверхности бумаги.

Что я хотела сделать? Поцеловать нарисованного мужа?

Отложив в замешательстве лист, я опять посмотрела в покрытое потёками окно и, застонав, уронила голову на руки. Надо было в школу через год поступать! Я так скучала по Аршавеше, так хотела его обнять, поцеловать… Мне даже рассердиться на него хотелось! Повернув голову набок, я взглянула на рисунок, принюхалась и печально вздохнула.

Совсем не то. Арш графитом не пахнет.

Сквозь мерный стук капель до меня донёсся резкий, короткий, но сильный звук. Утомлённая своей тоской, я не обратила на него внимания, но, когда он повторился, всё же подняла голову. Запруда на внешнем подоконнике была разрушена, и на самом краешке лежал крохотный, почти незаметный камешек. Стекло вновь бзынькнуло, и я напряжённо приподнялась и выглянула на улицу.

Дыхание спёрло от страха, когда мои глаза различили внизу, в густой темноте, высокую фигуру в ниспадающих одеждах. Если бы за окном шёл не спокойный дождь, а громыхал гром и сверкали молнии, то я, вероятно, бросилась бы ничком на пол и взмолилась бы богам. Но вода лилась непрерывным шелестящим потоком, луна, пусть и обложенная чернильными тучами, сияла на небе, а из коридора едва слышно, но доносился женский смех. Там, внизу, наверное, какой-нибудь столб. Или куст странной формы. А может…

Корни «куста» зашевелились, перекатились блестящими кольцами, и мою грудь распёрло от ликования. Дрожащими руками я бросилась открывать окно, оно, зараза, не поддавалось, даже не шевелилось. В голове уже пронеслось панически-яростное решение вынести стекло столиком, но я наконец догадалась дёрнуть створку вверх, и она довольно легко поддалась. В лицо пахнуло влажным воздухом и запахом мокрой земли, и я полузадушенным от счастья шёпотом выпалила:

– Арш, ты что там делаешь? Ты с ума сошёл?! Ты же промокнешь!

Я сама не понимала, что говорю. Пьянящая радость кружила голову. Аршавеше здесь, он пришёл! В темноте блеснули зубы, и я уже, плохо соображая, что творю, заметалась.

– Я сейчас спущусь!

Бросившись к двери, я в панике вернулась, вдруг испугавшись, что