Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак

Прилетев в сухумский аэропорт, мы направились в небольшой городок Гудауту, где утонул Володя. Трудно было представить, что его больше нет. Сияло солнце, пышная субтропическая растительность наступала со всех сторон, бирюзовое море приветливо и спокойно ласкало береговую гальку. Неужели это то же море, что поглотило и унесло вчера жизнь одного из самых прекрасных на свете людей? Эта очевидная нелепость никак не умещалась в моём сознании.

Дальнейшее происходило словно во сне. Мы поехали в Новый Афон, где жил Володя. Какие-то мастерские художников, отдельная маленькая комнатка, где он ютился. Мы что-то спрашивали, люди, знавшие его, отвечали неохотно. Володина знакомая, приехавшая к нему из Москвы, достаточно здравомыслящая и далёкая от всякой мистики, рассказала, что эту страшную ночь она провела в комнате Володи без сна и видела передвигавшийся по стенам блуждающий огонёк, который остановился над иконой Христа Спасителя и светился там до самого рассвета. Она поняла этот знак как продолжение их недавнего разговора о множестве путей и возможностей приблизиться к Богу. И вот теперь Володя как бы указывал ей на Того, Кто является самым верным, самым надёжным Путём, Истиной и Источником подлинной Жизни.

Мы поняли, что случилось с Володей. Он потерял сознание и утонул, вероятно, так и не успев понять, что с ним происходит. Смерть для него была, наверное, лёгкой, почти мгновенной. Последние годы у Володи были сильные головные боли. Врачи поставили ему диагноз: эписиндром (симптоматическая эпилепсия). Как полагали многие знавшие Володю, это было следствием его ночных творческих бдений. Его состояние постепенно ухудшалось: он чаще стал терять сознание, приходя в себя, он долго не мог вспомнить, что с ним случилось.

В аэропорту Внуково нас встретили многочисленные Володины друзья. Мы погрузили гроб в грузовое такси и поехали к Володиному дому.

На другой день мы повезли Володю в Новую Деревню. Отец Александр приехал специально, чтобы его отпеть. Помню, как батюшка встретил нас у ворот церкви и, увидев цинковый гроб, на мгновенье задумался. А потом сказал: «Нет, вскрывать гроб мы не будем. Отпоём его в закрытом гробу».

Похоронили Володю на Щербинском кладбище.

Повинуясь долгу христианина и взятому на себя обету, я несколько раз в день молился о Володе. На сороковой день вижу сон. Изба-клетушка. На печи лежит старуха. Я спрашиваю у неё: «Как там Володя?» – «Какой такой Володя, болящий?» – зашамкала старуха. Со страстным желанием покинуть этот мрачное место я приказал себе: «Вверх! В небо!» Набрав высоту, я летел вдоль каменной стены и круглой башни. Вглядевшись, я рассмотрел внизу, в середине двора, толпу людей. Опустившись ниже, я узнал в одном из них Володю. Он был немного не похож на себя, но я знал, что это он. Мы дружески обнялись и отошли в сторону. Володя был без бороды и выглядел моложе, чем при жизни, но очень измученным, утомлённым и обессиленным. Я плачу и кричу ему сквозь рыдания: «Володя, Володя!» Он, теряя сознание, виснет у меня на руках. Я с трудом поддерживаю его и пытаюсь взлететь вместе с ним повыше, прочь с этого двора, из этого странного места. «Выше, выше, Володя! Я молился всё это время о тебе, мне продолжать молитвы?» Он молчит. Взлететь нам так и не удаётся. Я подтаскиваю его к стене и прислоняю. Он приходит в себя и говорит: «Сейчас уже ничего, сейчас я выплыл, а до этого было трудно».

Эта странная встреча с Володей во сне не выходила из моего сознания и не давала покоя. Спустя три дня я поехал в Новую Деревню. После службы я поведал отцу Александру о моём мистическом сне. Он внимательно слушал, не перебивая. Затем, задумавшись на мгновение, сказал: «Это переживание подлинное. Об этом говорит фраза “я выплыл”». Немного помедлив, он добавил: «Я думаю, что вы оказались в Чистилище. Молитесь о нём и дальше».

23 декабря мы с отцом Александром и Зоей Маслениковой приехали в мастерскую Володи. Там нас ожидали Григорий Померанц и Зинаида Миркина, которые очень дружили с ним. Володина сестра Наташа показывала нам его картины.

В машине, по дороге домой, отец Александр высказал своё мнение о творчестве Володи Казьмина. Он был очень разочарован и сказал, что в этих изображениях космических воронок и энергетических полей мало смысла и всё это свидетельствует о духовном и творческом тупике художника.

Лев Покровский

В июне 1968 года отец Александр пригласил меня с собой на Селигер. Батюшка жил там до дня Петра и Павла, а я уехал раньше. Идея поездки возникла внезапно. По-моему, это была его первая поездка на Селигер. Он давно уже был знаком с о. Алексеем Злобиным, замечательным священником, служившим в деревне под Торжком. Они были с отцом Александром давнишние друзья, ровесники. Уже тогда, по-моему, у о. Алексея было шестеро детей, на Селигере они все были – мал-мала меньше. Злобин был знаком с о. Владимиром Шустой, и у них, видимо, и созрел этот план. Пригласили меня. Я поехал, конечно, с радостью. Пригласили и Мишу Меерсона – он приехал после меня, мы не встретились.

Это был мой единственный опыт совместной жизни с духовенством, и он был мне очень полезен. Я впервые увидел священников вблизи, в быту. Первое дело, которое мы сделали, когда высадились около Ниловой пустыни, в которую тогда попасть было нельзя, – на огромном острове, сплошь заросшем лесом, срубили крест, водрузили его, и отцы его освятили. Потом сделали столовую, как в пионерском лагере: стол, лавочка – всё своими руками. Это был как раз Петровский пост, и мяса не было совсем, но рыба была, и я такой рыбы с тех пор не ел. Угри!.. И купание! А вода в Селигере – на три метра вглубь абсолютно прозрачная!

На Селигере я впервые познакомился с книгой Солженицына «В круге первом». Её привёз туда отец Александр, и мы все её читали.

Очень интересно было присутствовать при их эсхатологических спорах. О. Владимир Шуста любил эсхатологию и любил говорить о ней, причём совершенно расходился в мнениях с отцом Александром. О. Владимир считал, что время для исполнения пророчеств наступает уже сейчас, что шестая печать уже снимается и конец света – не за горами. Отец Александр возражал, что это «никак не следует из Писания, что у христианства всё будущее впереди, что на самом деле две тысячи лет – очень короткий срок для христианства, оно ещё далеко не понято, и все эти пророчества апокалиптические – им ещё лишь предстоит сбыться, осуществление этих пророчеств возможно совсем в других мирах, человечество может расселиться по космосу, и всё будет совершенно по-другому…»

София Рукова

После похорон Елены Семёновны я, зарёванная, сидела у отца Александра в кабинете, а он, потерявший мать, говорил мне: «Я понимаю вас… считайте, что Господь продлил мамину жизнь ради вас… чтобы вы узнали её… Ведь два года назад ей дали только две недели жизни – саркома печени, неоперируемая… две недели… А она прожила ещё два года!

Я причастил её… мы прочитали акафист преподобному Серафиму… вы же знаете, как она любила его… я собирался уходить, и вдруг она попросила меня задержаться… я увидел, что ей стало хуже. Вызвали “Скорую”. Ей откачали воду. Ей стало немного лучше, но очень скоро снова стало хуже… Я держал руку на её голове и молился до последнего её вздоха… читал отходную… она уходила очень спокойно, мирно… я видел это…»