Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак

Позднее кто-то из тех, кто вместе с отцом Александром присутствовал при кончине Леночки, сказал мне, что в то время, когда отец молился над ней, она неотрывно смотрела на картину, висевшую напротив её кровати, где был изображён Иисус, идущий по водам.[86]

Солнечный день. После службы мы с отцом Александром приехали ко мне – исповедать и причастить Д., а кроме того, он хотел ещё раз посмотреть кое-что в моём 90-томном собрании сочинений Л. Толстого. На нём, как всегда после Пасхи, белая ряса. После того как всё сделано, после чая и беседы ему надо спуститься вниз – к моему дому за ним должен подъехать Виктор Васильевич Андреев, его старинный друг и фотограф. Мы собираемся выходить, и отец обращается ко мне: «Как вы думаете, могу я выйти в таком виде?» – он взглядом показывает на рясу. Я уверенно киваю: «Конечно! Тысячелетие-то отметили всей страной…» Он соглашается: «Да… пора уже…» Никогда ещё на Уральской ни один священник не выходил в церковном облачении… Мы выходим из подъезда… О Боже! – взгляды… со всех сторон на нас смотрят… Я тихо, смеясь, говорю: «Отец! У меня чувство, что я словно в басне Крылова – когда слона водили напоказ… а всюду – моськи…» Он смеётся. Но ожидаемой машины нет – В.В. задерживается. И мы подходим к тут же находящемуся пивному бару «Саяны» – здесь вынесен стол с обычными напитками – водой, соками, нехитрыми бутербродами. Рядом стулья и столики. «Ну, возьмём что-нибудь, пока ждём…» — предлагает отец, и мы подходим к столу с напитками, за которым стоит продавец в белом халате – мужчина среднего возраста. Он буквально таращит глаза – от непонятного ему самому страха. Отец выбирает нам по стакану воды или сока, мне ещё какой-то бутерброд и спрашивает: «Сколько я вам должен?» В ответ продавец с расширенными глазами вдруг закатывает рукава, показывая нам руку, на которой волосы буквально стоят дыбом: «Да вы что?! Разве ж я возьму от вас!.. я же – человек!..» – и, не взяв ни копейки, он помогает нам перенести выбранное на столик. Отец благодарно улыбается ему, смеётся, а я блаженствую… Нет, не все у нас – моськи, лающие на слона…

27 октября 1989 года

Накануне была служба в честь Иверской иконы Божией Матери. После службы отец спросил меня, не могла бы я с ним поехать на следующий день, чтобы помочь в получении им загранпаспорта, а затем и визы в итальянском посольстве. Я с радостью согласилась. Но утром нам надо было быть снова в Новой Деревне на отпевании. На всякий случай я взяла с собой фотоаппарат, благодаря чему сделала два снимка, которые потом постоянно фигурировали на следствии, поскольку на них был запечатлён портфель, пропавший в день убийства отца.

После отпевания мы поехали в Москву, на Варшавское шоссе, где тогда находился УВИР для живущих в Московской области. Пока отец сидел в очереди, я успела оплатить пошлину и вручить ему квитанцию как раз вовремя. Он получил паспорт, и мы отправились в итальянское посольство, кажется, на улице Веснина, недалеко от станции метро «Смоленская».

Отстояв очередь, получили анкету для заполнения почти перед самым перерывом. «Она на итальянском! Что делать?» – поначалу растерялся отец. Я рискнула: «Заполним. Что-то же я должна помнить из итальянского, хоть и учила его сто лет назад…» Оказалось, что что-то помнила, так что заполнили анкету и подошли сдавать. И тут – началось! Выясняется, что надо ждать сколько-то дней, а отцу уже в понедельник надо вылетать. А день этот пришёлся на пятницу, в канун Дмитриевской родительской субботы, и вечером отцу предстояло служить всенощную.

Отец пытается на английском объясниться, но принимающий документы сотрудник его не понимает. Тогда я на ломаном итальянском начинаю что-то лепетать про международную конференцию, симпозиум и прочее, что перед сотрудником – священник, важная персона, которого там ждут в понедельник. С трудом достигаем понимания, и сотрудник – весьма важного вида – говорит, что понял, что сделают визу сегодня, но за ней надо прийти после перерыва, т. е. после 16 часов. «Что делать?!» – обращается ко мне отец: в 16:30 он уже должен начать службу. Я предлагаю разделиться: он поедет в храм, а я вернусь в посольство за его паспортом с визой. Договариваемся с этим сотрудником, чтобы паспорт выдали мне – на мой паспорт. Мы прощаемся с отцом; он смеётся: что будет с хором без регента?..

К 16 часам я уже у посольства. Открывают в начале пятого. Волнуюсь и только молюсь. Наконец моя очередь – вручаю уже другому сотруднику свой паспорт и выданную мне бумажку на получение паспорта для Меня А.В. И сразу получаю отказ – «Нон!» Снова начинаю на своей итальянской тарабарщине объяснять ситуацию с получением визы… Не действует! Не выдержав, я требую: «Зовите своего шефа!» Почему-то слово «шеф» сработало: сотрудник уходит куда-то в глубину, и через несколько минут оттуда выходит (о счастье!) тот самый человек, который принимал у нас документы. Он стоит на несколько ступеней выше меня, но – узнаёт. И тут – о, мой звёздный миг! – он величественно простирает руку в мою сторону и властно изрекает, словно возглашая: «Это – Александр Мень!» Я чуть не падаю… Но спустя десять минут получаю паспорт с заветной визой.

Утром мы с отцом обмениваемся впечатлениями. Он радостно смеётся, слушая мой рассказ. «А мы вчера… – он посмеивается, – служили… хор – своё, я старался не слушать… они такое пели… а я – своё…» И мы идём в храм служить литургию.

Ирина Рязанова

Отец Александр ехал в электричке с несколькими женщинами. Подошёл пьяный и начал приставать к женщинам. Батюшка встал и молча пошёл на него, глядя в упор. Тот стушевался и ретировался.

Юрий Сенокосов

Одно из самых ярких впечатлений в моей жизни – встреча Мераба Мамардашвили с отцом Александром Менем. Они не были знакомы и увиделись впервые в Пицунде, на побережье Чёрного моря. Хорошо помню, что произошло это в двадцатых числах сентября 1987 года, когда мы втроём: Мераб, моя жена Лена и я – пришли из поселка Лидзавы, где жили во время отпуска, чтобы купить на рынке в Пицунде хлеб, овощи и сыр. Было часов одиннадцать утра, приятное осеннее солнце, мы запаслись на рынке всем, что нужно, включая две бутылки вина, и остановились у кафе выпить кофе. И в этот момент, обратив на кого-то внимание, Лена громко сказала: «Юра, это, кажется, Алик!»

Действительно, шагах в тридцати от нас стояли двое мужчин, и один из них был отец Александр Мень, с которым меня познакомил ещё в конце 1963 года Женя Барабанов, а второй – Серёжа Рузер, вскоре эмигрировавший в Израиль и ставший преподавателем Еврейского университета в Иерусалиме. Обрадовавшись такой неожиданной встрече, забыв о кофе, мы тут же все решили отправиться в Лидзаву.

Я не видел отца Александра примерно полгода, он слышал от меня неоднократно о том, кто такой Мераб Мамардашвили, а Мерабу я рассказывал об отце Александре. Но чтобы они встретились вот так и потом проговорили до 11 часов вечера, сидя за столом на Рыбозаводской! Совершенно не помню, о чём они говорили. Ни я, ни Лена, ни Серёжа, общаясь между собой, не вслушивались в их мерно текущую беседу. Но видели, насколько увлечённо, не обращая на нас внимания, они говорили. Было очевидно, что на наших глазах происходила тогда символическая встреча выдающегося философа и выдающегося священника, которые, несмотря на совершенно разный жизненный опыт, встретившись впервые, понимали друг друга с полуслова.