Сага о диком норде - Наталья Бутырская

Ульверы молчали. Тулле, наклонив голову, смотрел на меня. Как будто я должен был решать.

— Можно сделать так, как было с Гисом, — вдруг сказал Простодушный. — Принять их в хирд на время плавания. Нам ведь нужны люди на веслах? А когда доберемся до земли, каждый ульвер выскажется, оставлять их или нет. И мы посмотрим на парней, и они посмотрят на нас. Даже если мы их не возьмем, рунные нужны везде. И они смогут выбрать себе другую жизнь.

Это было отличное решение! Все ульверы согласились со словами Херлифа, да и бритты, услышав пересказ Рыси, явно повеселели.

— Что ж, тогда идем в Стурраэтт!

И тут снова заговорил Живодер.

— А много людей поместится на корабле?

— Что? — удивился Альрик.

— Полузубый! Помнишь его? Его люди выжили лишь потому, что он сразу увел их к малахам. Несколько человек спаслось и из других поселков, например, вот эти двое. Но диких бриттов осталось немного. И они сейчас у малахов. Но там мало еды. Они жрут грибы, коренья, желуди, ловят мелкую дичь. Малахи не возделывают землю! Если тебе нужны люди на весла, почему бы не взять всех диких и не увезти их с Бриттланда?

— Всех?

— Да. Конечно, дети грести не смогут, да и женщины слабы, зато мужчины будут грести еще старательнее. А потом оставишь их на другой земле, где бриттов не убивают за руны.

— Там их убьют за что-нибудь другое, — проворчал Вепрь, сам некогда бывший рабом.

— Ну нет так нет, — пожал плечами Живодер. — Да и какая разница, как помирать? Либо они сдохнут с голоду у малахов, либо от рук нордов… Я просто сказал.

Альрик ударил кулаком по борту, помолчал, кусая губы.

Он ведь неплохо общался с Полузубым. Полузубый даже хотел помочь Беззащитному с поимкой твари. И они много разговаривали и в бриттском поселке, и когда были у малахов.

— Что думаешь, Кай? Нет, пусть каждый выскажется. Будем ли рисковать кораблем и своими жизнями ради бриттов?

Я задумался. Не считая первых дней, в целом я неплохо провел время у бриттов. Они спасли нас, пусть даже по просьбе Ульвида. А Ульвид спас нас всех, хотя сначала подставил и сделал изгоями. Всё это так сложно!

А жить с малахами? Или до конца дней прятаться в лесах как звери? Только теперь некому будет им помочь. Ульвида нет, Гачая я сам убил, а Фарлей мало что сможет сделать один. Почему бы и впрямь не увезти их отсюда? На «Соколе» тридцать весел, а народу может уместиться столько и еще столько. Даже без паруса вмиг доплывем куда угодно, если грести по очереди.

Так и порешили.

* * *

Как и говорил Фарлей, в Стурраэтте мы, не сходя с корабля, закупились припасами на сотню человек, взяли еще бочек для воды и залили их доверху, по совету Живодера кинули в каждую несколько трав, чтобы вода не испортилась. Еще купили одеяла, плащи и накидки. Альрик сам затащил пять живых коз. Свежее мясо лучше, чем вяленое.

А потом мы обогнули Бриттланд на корабле, привыкая к его оснастке, ходкости и маневренности, каждый вечер высаживались на берег и ночевали там. А когда добрались до мест, где жили малахи, Альрик лично отправился к Полузубому вместе с Живодером и Рысью.

Через три дня они вернулись. Диких и впрямь осталось немного, по крайней мере, в этих краях, всего с полсотни, но там были и дети, и женщины, и старики. И когда они зашли разом на корабль, я едва не пожалел о нашем решении. Изящный грозный «Сокол» стал похож на плавающую деревню с шумом, гамом, криком. Визжали дети, их постоянно одергивали женщины, испуганно мекали козы, кто-то протащил с собой собаку и кур.

Но когда все разместились и успокоились, «Сокол» поднял красно-белый парус и полетел по морским волнам, я понял, что мы поступили правильно.

Изломанные бурые камни с серыми проплешинами мха. Стылая темная вода. Ледяные брызги, хлещущие в лицо при каждым порыве промозглого ветра. Мрачные холмы с ржавыми иссохшими стеблями угрюмо смотрели на людей, копошащихся у их подножия.

Высокий мужчина, не единожды поцелованный Домну, размеренно говорил запретные слова и так же размеренно перереза́л глотки людям. Их кровь стекала в речные воды, окрашивала их в багровый, который под напором потока истончался до розового и таял. Обреченные на гибель пытались сорвать веревки, бились, кричали, но холмы слышали лишь приглушенные стоны.

Последняя жертва. Последние капли крови упали в реку и тут же исчезли. Последние слова произнесены.

Убийца стоял на коленях и вглядывался в воду. Ждал.

Река смыла всю кровь, унесла трупы. Вода выглядела чистой и невинной, как ребенок перед получением благодати.

А он всё ждал. Смотрел. Вслушивался.

— Да что еще тебе от меня нужно? — взревел он. — Неужто мало? Мало крови? Мало смертей? На, возьми мою! Возьми!

Он поднял отброшенный в сторону нож, полоснул по руке и засунул ее в воду.

— Пей! Пей досыта! Только сделай, что я прошу!

Река струилась по знакомой проторенной столетия назад дороге, стачивая камни, смывая и хорошее, и плохое.

— В Бездну! — выругался он. — В Бездну все эти бабкины ритуалы!

И ушел.

После его ухода утекло немало воды. Берега горной речки то зеленели, то бурели, то покрывались снегом. Однажды ударил сильный мороз и почти сковал ее неукротимый нрав, оставив лишь узенькую полоску между ледяными тисками. Но река упорно ломала тонкую наледь и стремилась уйти из холодных северных холмов к южным лесам и равнинам.

Река была щедра. Она одаривала всех жаждущих. Из нее пили и дикие звери, и уродливые твари, и люди, деревья тянули к ней свои корни, птицы на лету подхватывали брызги.

Так же щедро она принимала всех, кто попадал в ее воды. Уносила дары, подхватывала листья, ветки, тела.

И однажды ей достался особенно щедрый дар. Десятки людей, сильных воинов, полегли прямо в ее водах, отдавая уже ненужную им кровь. Но вместе с человеческой в реку попала и иная кровь: темная, густая, тяжелая. И хотя река пробовала ее на вкус прежде, в этот раз всё было иначе.

Едва заметно всколыхнулись воды. Твариная кровь позвала кровь жертвенную. Некогда сказанные слова потянулись к другим словам. И реки, окутавшие эти земли плотной сетью, в едином выдохе отдали накопленную силу, данную им взаймы. Воздух, почва, вода — всё пропиталось чуждой силой. Камни трещали от напряжения. Деревья стонали. Болота вздулись пузырями. И заворочались давно умершие, зашевелились незапертые под мшистыми покровами, под травяными пологами, под гнилыми водами. Но не спешили они выходить на свет, не тянулись гнилыми пальцами наружу. Ибо им некуда было идти.

Вздрогнули и люди. Не все, а лишь те, что могли заглядывать за пределы этого мира, те, что отдали частичку себя Бездне и потому слышали чуть больше остальных, чуяли больше.