Одна жизнь – два мира - Нина Алексеева

Мы с Натальей Николаевной очень подружились и все время ходили, как привязанные друг к другу. Однажды после прогулки мы зашли к главному врачу. В приемной у него сидел потрясающе красивый молодой человек, в какой-то задумчивой, скучающей театральной позе. По дороге в столовую Наталья Николаевна, не выдержала:

— Господи, ведь есть же на белом свете такие красавцы, а я-то думала, что только в кино такие бывают.

Ужин уже подходил к концу, когда вошел главный врач с этим красавцем. Главный врач посадил его прямо напротив нас с Натальей Николаевной и, обращаясь ко всем, представил его:

— Евгений Львович Невзоров, прошу любить и жаловать.

Все хором ответили:

— Очень приятно.

На следующий день шла картина «Граница на замке», и мы решили посмотреть. В кинозале мы заняли наши места согласно билетам, между мной и Натальей Николаевной оказался пустой стул. Я решила, что это ошибка, быстро пересела на это место.

— Нет-нет, садись на свое место, я просто хочу узнать, кто из сидящих за нашим столом ребят решил нас с тобой разлучить, — попросила Наталья Николаевна, так как многие из них настойчиво и упорно старались за нами поухаживать.

Например, люди всегда ведь чем-то недовольны, вот и я несколько раз посетовала:

— Почему не подать нам на стол жареной рыбки, живем же на берегу Черного моря.

Не прошло нескольких дней, как однажды вечером раздался стук к нам в окно. Подняв занавеску, я увидела наших ребят с огромной не «золотой», а с серебряной рыбиной, которую они показывали мне в окно. Где они ее раздобыли? Я даже подумала, что это просто шутка, но все мои сомнения улетучились, когда на следующий день всем сидящим за нашим столом подали к обеду вкусную жареную рыбу.

И вот в полутьме, когда картина шла уже в полном разгаре, вошел и сел между нами наш новый пока еще незнакомец. Когда картина кончилась, и зажгли свет, Н. Н. спросила:

— Ну, как, понравилось?

— Ничего, бывает и хуже, — ответила я.

— Как приятно слышать откровенное мнение, — произнес наш незнакомец и быстро вышел из театра. Мы с Натальей Николаевной направились к нашему любимому месту, к высокой каменной ограде, откуда могли долго часами при лунном освещении любоваться зеркальной поверхностью моря и игрой дельфинов. Дельфинов было очень, очень много, они прыгали, кувыркались, нарушая спокойную серебристую гладь моря и разбрасывая вокруг себя хрустальные всплески воды. Это все было так красиво, что от этого зрелища трудно было оторваться.

— Можно к вам присоединиться? Евгений Львович, — протянув нам руку, отрекомендовался он. Мы так же ответили, и с этого момента он очень вежливо, ненавязчиво, старался все время быть с нами после наших бесконечных экскурсий, на которые он никогда не ходил.

И вдруг Наталья Николаевна получила телеграмму, очень тяжело заболела ее мать. И она немедленно уехала. С этого момента Евгений Львович стал моим неизменным спутником. Каждое утро он встречал меня на ступеньках нашего корпуса, и расставались мы с ним только перед сном и на короткие моменты процедур, которые, кстати, очень часто пропускали, если уходили куда-нибудь на далекие прогулки.

Однажды, выходя после процедуры, я встретила главного врача:

— Как это вы одна? Вот не ожидал, вас ведь водой не разольешь.

— Виноваты вы. Вы же нам разные процедуры прописали, — пошутила я.

А самая красивая, как все называли ее, «аппетитная», сестра каждый раз, когда я приходила на процедуры, с мольбой обращалась ко мне:

— Ну, скажите, когда же наконец вы уедете, ведь такое сокровище не так часто к нам залетает. Я уж постараюсь, чтобы он без вас здесь не скучал.

Я чувствовала, что женщины с завистью смотрят на меня и ждут отъезда.

Нам действительно было приятно и весело быть вместе, мы никогда не скучали, отправлялись в какие-то далекие прогулки, лазали по горам, любовались на море и болтали, болтали обо всем без конца.

Он был необыкновенно красивый, и мне было очень приятно просто смотреть на него. Не такой, как некоторые красавцы грузины, которые тоже пытались за мной ухаживать, от красоты которых, говорила я, меня даже тошнит. Евгений Львович был мужественно красивый, в него трудно было не влюбиться.

А мне просто было очень приятно проводить с ним время, и, наверное, я влюбилась бы в него по уши, если бы не была так сильно влюблена в своего мужа.

Он рассказывал мне о себе все, как будто исповедовался передо мной, я же очень мало говорила о себе. Знал он самое главное: что я замужем, живу в общежитии, готовлюсь сдавать диплом и кое-что из самых житейских мелочей. Я вообще никогда ни с кем, ни при каких обстоятельствах не любила и не умела говорить о себе.

Он был ко мне очень внимательный, ласковый, нежный. Но мы ни разу даже не поцеловались. Я помню, как мы однажды взбирались на какую-то крутую, хаотичную гору, и я поскользнулась, он испугано подхватил меня почти на руки и все, что он сделал, — радостно взял мои руки в свои и крепко поцеловал.

Настал день моего отъезда, мой автобус уходил в Севастополь в 6 часов утра. Я очень просила его не провожать меня. Мы попрощались накануне вечером, но когда я вышла в 5.30 утра, он уже стоял на крыльце. Когда мы распрощались у автобусной остановки, он долго стоял, как пригвожденный, пока наш автобус не скрылся. Женщина, сидевшая рядом со мной и наблюдавшая за нами, обратилась ко мне:

— Вы что, с ума сошли — оставить такого мужа на курорте, куда вы едете? Да я бы 24 часа с него глаз не спускала.

Вернувшись в Москву, я окунулась в работу, надо было наверстать упущенное. Проведенное в санатории время приятно было вспомнить, но никаких особых волнений у меня оно не вызывало.

И вдруг пришло письмо, в нем было так много грусти и нежности, и заканчивалось оно словами: «По горам лазаю один… Ваш, искренне ваш Евгений».

«Значит все эти дамы, с таким нетерпением ожидавшие моего отъезда, вздыхали впустую», — улыбнулась я.

После нескольких писем у меня промелькнула мысль: «Неужели он в меня влюблен, я же никакого повода к этому не давала, мы даже на „ты“ не перешли и я его только по имени-отчеству называла. Нет, какая-то ерунда, этого быть не может, это мне только кажется. Вернется, окунется в свою артистическую среду, а там этих красоток тьма-тьмущая, на любой вкус — все и пройдет».

Мы с Кириллом жили раздельно. Он продолжал жить в семье, в очень стесненных жилищных условиях. Даже я в это время в общежитии была в лучшем положении, чем он. Всем дипломникам теперь уже до сдачи дипломного проекта полагалась отдельная кабинка, вместо второй кровати у меня стоял чертежный стол. Но жить у меня Кирилл не мог, так как считали, что у него, как у москвича, есть жилплощадь в Москве.