Последняя из рода Тюдор - Филиппа Грегори

Он поддержит родственника, Генри Гастингса, женившегося на девчонке из семьи Дадли во время той череды свадеб, когда меня и Джейн отдавали замуж с целью укрепить положение Дадли. Даже сейчас, через восемь лет после смерти Джейн, замысел старого Дадли продолжает вертеться, как огромная водяная мельница, неспособная остановиться, – одно колесо цепляет другое, а от точильного камня трясется все строение. Заговор приведен в действие, вода течет, колесо крутится, однако никто не выступит за Роберта.

Марию Стюарт тоже открыто не поддержат. Она католичка, ее родственники воюют с гугенотами и намерены сразиться с английскими солдатами в Гавре. За одну ночь она стала врагом Англии и никогда не восстановит репутацию как правительница, допускающая нашу религию. Очень небольшое количество людей одобрит Маргариту Дуглас, хоть и происходящую из королевской семьи, но все же католичку, арестованную за самое дьявольское преступление. Народ не примет такую королеву Англии. Из тех, кто принадлежит к королевскому роду и реформированной религии, остаюсь только я. Только моя семья упоминается в завещании короля. Я надену корону сестры.

Весь день эти слова крутятся в голове, пока я играю с Тедди в саду, помогаю ему вставать и разрешаю прыгать у меня на коленях. Целый день, снова и снова: «Я надену корону сестры, я осуществлю ее мечты. Я закончу то, что начала Джейн, и в раю возрадуются».

В обед я отправляю фрейлину к своему мужу с подарком – корзиной персиков. Она возвращается, крепко сжав губы, будто знает секрет.

– Миледи, вам послание.

– Говори. – А в голове опять: «Я надену корону сестры».

– Милорд просил передать вам, что королева, слава богу, поправилась. Она пришла в себя, язвы на коже спадают. Хвала Господу, сказал милорд, что ей стало лучше.

– Хвала Господу, – громко повторяю я. – Наши молитвы были услышаны. Благослови ее Бог.

Я иду обратно в дом, оставляя Тедди с горничной, несмотря на то что он зовет меня и тянет ко мне руки. Люди не должны увидеть горечь в выражении моего лица. Она поправилась, эта фальшивая родственница, эта злобная королева. Она поправилась, а я все еще в тюрьме, и никто не придет освободить меня. Сегодня никто не принесет мне корону.

Елизавета выздоравливает так быстро, будто сам дьявол ухаживает за ней с сатанинской нежностью. Золовка Джейн, Мэри Дадли, едва не умирает, заразившись оспой от королевы, и теряет свою знаменитую красоту. Мне ее не жаль. Это она отвезла Джейн на барже в Сайон в ту ночь, когда мою сестру возвели на трон. Лучше бы они не отправлялись в этот путь: теперь Джейн мертва, а Мэри проведет остаток жизни, пряча изуродованное лицо от всего мира. Как будто дочь Дадли поплатилась за тщеславие семьи своей внешностью.

Королева выздоровела, но страна бурлит. Все знают, что она была при смерти и не объявила наследника, к тому же из великих дворцов Лондона на улицы быстро попадают слухи о том, что Елизавета пыталась назначить протектором человека, чьи отец и дед были изменниками. Королева хотела превратить своего любовника в тирана вроде Ричарда III. Люди боятся, что она умрет, не определив наследника, и предаст страну, отдав ее в руки фаворита. Все обсуждают других королевских любимцев и опасность, которую таит в себе правление ненадежного короля. На Неда обрушивается волна посланий от его друзей и моих сторонников, посещающих тайные ужины лордов-реформистов, которые уверены, что меня должны объявить наследницей трона Англии.

– Уильям Сесил не сомневается, что назовут тебя, – заверяет Нед. – Говорит, более подходящей кандидатуры, учитывая религию и престолонаследие, просто нет, и об этом известно всем, в том числе и Елизавете. Он считает, что тебя надо освободить, и все с ним согласны.

– Тогда почему мы до сих пор здесь? – спрашиваю я.

Мы сидим перед камином в потертом кресле, некогда служившем троном Джейн. Мы наполовину раздеты, разгоряченные после любви и накрытые пледом. Каждый насытился поцелуями и прикосновениями.

– Должен сказать, я бывал в местах и похуже. – Нед прижимает меня к себе.

– Я бы проводила вот так с тобой каждый вечер, – говорю я, – но только не под замком. Елизавета отпустила Маргариту Дуглас и ее мужа, графа Леннокса. Почему мы тут?

– Их не освободили, – поправляет Нед. – Графу позволили жить вместе с супругой, но оба по-прежнему под арестом. Елизавете пришлось выпустить его, потому что он плохо переносит заключение.

– Я тоже его плохо переношу! – восклицаю я. – Может, она и нам разрешит жить под домашним арестом, если не освободит совсем. Я могла бы родить малыша в твоем доме в Ханворте.

– Когда мы будем свободны, я больше никогда сюда не вернусь. Только раз в год, чтобы возложить цветы к гробницам родных.

– Даже на мою коронацию? Таков ведь обычай.

– У нас будет новый обычай, – говорит Нед. – Мой сын больше не окажется в этих стенах. – Он осторожно касается моего округлившегося живота. – Ни один из них.

– Виндзорский замок мне нравится больше, – сонно предлагаю я.

– Хэмптон Корт, – решительно заявляет Нед. – А может, построим новый замок.

– Новый дворец, – делаю я замечание. – Замок нам не понадобится, ведь страна будет жить мирно. Мы построим дворцы и дома и станем жить королевской семьей среди людей.

– Наконец-то праведный мир, – говорит он.

– Аминь. – Я замолкаю, представляя себе прекрасный новый дворец, который мы, возможно, назовем Сеймур Корт. – Так и случится, правда? – спрашиваю я. – Мы столько пережили и так надеялись.

Нед размышляет.

– Думаю, на этот раз все так и будет. У королевы действительно нет другого достойного наследника, и теперь она зашла настолько далеко, что даже друзья и советники не готовы ее поддержать.

Мы с Недом отмечаем Рождество в заключении, но нам привозят подарки из города и зеленые ветви из сада начальника крепости. Пируем по-королевски. Каждый день жители Лондона оставляют у ворот Тауэра еду и небольшие гостинцы. Даже Тедди получает подарки, что особенно меня трогает. Ювелир из Лондона присылает ему ложку с нашим семейным гербом в виде крыльев ангела на рукоятке, мастер, который делает игрушки, – деревянную палочку с лошадиной головой. Тедди в восторге от этой штуки, хотя еще не умеет ходить, зажав ее между ногами. Вместо этого он повсюду носит лошадку перед собой и просит, чтобы я говорила: «Вперед!» Сам он пока такого не выговаривает, а отец жалуется – считает, что первым его словом должно быть «Сеймур!».

Мы ужинаем отдельно, каждый в своих комнатах, но как только со стола убирают тарелки и слуги расходятся, Нед прибегает ко мне. Охранник впускает его, и мы укладываемся в постель, чтобы одарить друг друга рождественскими поцелуями. С тех пор как я сильно округлилась, мы не занимались любовью, но я прижимаю лицо к его обнаженной груди, а Нед раздевает меня, чтобы погладить по гордо выступающему животу.