Второй Фронт. Антигитлеровская коалиция. Конфликт интересов - Валентин Фалин

В послании Рузвельту от 17 апреля 1942 года Черчилль писал: «Мы полностью согласны с Вашей концепцией концентрации сил против главного врага и искренне принимаем Ваш план с одной существенной оговоркой»: весьма важно воспрепятствовать соединению немцев с японцами, для чего придется выделить силы и средства, достаточные, чтобы «остановить японское продвижение» (почему японское, а не немецкое, премьер не пояснил). Помимо «существенной», телеграмма содержала ряд других оговорок. Перво-наперво, премьер принимал к сведению высказывание Маршалла о том, что президент не расположен торопиться (в 1942 году) с предприятием, чреватым «серьезным риском» и «ужасными последствиями», и фиксировал 1943 год как период активных действий.

«Исходя из этого, мы приступаем к выполнению плана и приготовлениям, – фарисействовал Черчилль. – Вообще говоря, наш согласованный план – это крещендо активности на Европейском континенте, начиная с возрастающего воздушного наступления днем и ночью и все более частых и крупных по масштабу налетов и рейдов, в которых примут участие войска Соединенных Штатов». Запутывая своего адресата, премьер бросил фразу вроде бы полуриторическую: «Поскольку все побережье Европы от мыса Нордкап до Байонны открыто для нас, мы должны ухитриться ввести врага в заблуждение относительно масштаба, времени, метода и направления наших ударов»[554]. Он приглашал Вашингтон к раздумью: а почему, собственно, десантировать во Франции?

Да, Черчилль фарисействовал. Подлинное суждение о замысле Рузвельта он отразил позднее в мемуарах: «Я был рад, что события сделали невозможным подобный безумный акт (высадку в 1942 году на континент). Человечество не может обеспечить прогресс без идеализма, но нельзя считать высшей или самой благородной его формой идеализм за счет других людей и не учитывающий последствий в виде разорения и гибели для миллионов простых семей»[555].

К СССР это, разумеется, не относилось, ибо советские люди были для британского тори лишь материалом для «заполнения брешей», через которые опасность грозила его империи. Не менее ханжеским являлось и включенное в текст послания от 17 апреля предложение о том, чтобы президент «попросил Сталина немедленно прислать двух специальных представителей для встречи с Вами (Рузвельтом) по поводу Ваших (а не совместных) планов».

Несколько странно, что в Вашингтоне не раскусили уловок Черчилля. Д. Эйзенхауэр так подытоживал результаты совещаний Г. Гопкинса и Дж. Маршалла в Лондоне: «Наконец, после месяцев борьбы… мы все пришли к единой концепции войны! Если мы сможем договориться об основных целях и объектах действий, то наши усилия будут направлены в одну сторону, и нам не придется бродить в потемках»[556].

Поверил Лондону или сделал вид, что поверил, и Рузвельт. В своем ответном послании глава администрации выразил «восхищение соглашением, достигнутым между Вами (Черчиллем), Вашими военными советниками и Маршаллом и Гопкинсом». Телеграмму премьера Рузвельт интерпретировал как «подтверждение» достигнутой договоренности. Предусмотренное ею «мероприятие», писал президент, «вполне возможно, станет средством, с помощью которого будет достигнуто его (Гитлера) падение. Меня весьма ободряет такая перспектива… Хотя у нас много общих трудностей, я откровенно скажу, что сейчас мое настроение в отношении войны лучше, чем в любое другое время за последние два года». В послании также сообщалось о предстоявшем приезде в Вашингтон для переговоров – по смыслу о втором фронте – В. Молотова и одного из советских генералов[557].

Не сошла ли на столицу США куриная слепота, и там ненароком запамятовали, что по британской терминологии «одобрение в принципе» ни в чем не связывает и ни к чему не обязывает? Руководители Соединенных Штатов гнали от себя допущение, что Черчилль принимает их за простофиль. На веру бралось пустословие премьера, коим тот украсил свою телеграмму в Белый дом 1 апреля 1942 года: «Теперь все зависит от колоссальной русско-немецкой битвы. Кажется, крупное немецкое наступление не начнется до середины мая или даже до начала июня. Мы делаем все возможное, чтобы помочь, а также ослабить удар. Мы должны будем вести бой за каждый конвой, идущий в Мурманск. Сталин доволен нашими поставками. Они должны возрасти на 50% после июня, но будет трудно сделать это ввиду новых боевых действий, а также из-за нехватки кораблей. Только погода сдерживает наши непрерывные интенсивные бомбардировки Германии». И т. п.[558]Внешне все благородно и добродетельно, а в действительности – низкий обман.

Как напишет биограф А. Брука, начальник британского штаба и его коллеги не «связали» себя планами вторжения в Европу через Ла-Манш в 1942 году или даже в 1943 году, а просто согласились с желательностью произвести высадку, если – и только если и когда – условия позволили бы гарантировать ее успех[559]. Участник событий тех дней британский генерал X. Исмей вспоминал: «Наши американские друзья отправлялись домой удовлетворенными под ошибочным впечатлением, что мы приняли на себя обязательства (по операции вторжения через Ла-Манш)… Ибо, когда после весьма тщательного изучения вопроса мы вынуждены были сказать, что, безусловно, возражаем против этого предприятия, они сочли, что мы нарушили данное слово»[560].

Между тем мобилизационные планы и программы военного производства и оснащения войск начали в США подстраиваться под план «Болеро». В частности, было решено полностью снабдить оружием и техникой проходившие в Штатах обучение американские войска, с тем чтобы прямо с мест формирования отправлять их на театр военных действий. Англичане, в свою очередь, сообщили в Вашингтон данные по развертыванию британских вооруженных сил на 1942 год без намека на уклонение от «обговоренных» планов. 10 июня Дж. Маршалл оформил приказом создание Европейского театра военных действий (Финляндия, Норвегия, Швеция, Британские острова и Исландия, Испания, Италия, Франция, Балканы и Германия) и назначил его командующим Д. Эйзенхауэра. Но к моменту прибытия группы Эйзенхауэра в Лондон (24 июня) планы вторжения на континент превратились в призрак.

В апреле-мае 1942 года перед Рузвельтом как верховным главнокомандующим был поставлен вопрос об уточнении распределения американских сил и средств между Атлантикой и Тихим океаном. При рассмотрении заявок президент не дал образцов строгой последовательности, что побудило Дж. Маршалла предостеречь его: «Если осуществление плана „Болеро“ не будет нашей главной задачей, я рекомендовал бы отказаться от него» и «официально известить англичан, что соглашение, недавно принятое в Лондоне, должно быть аннулировано».