Живой Журнал. Публикации 2012 - Владимир Сергеевич Березин

Ну, съесть. Отчего же не съесть. А можно и не есть, впрочем.

Я всегда отвечаю, что ничего есть или читать не надо, а лучше сходить в лес и подышать свежим воздухом. Ничего никому не надо делать (по крайней мере в области чтения), и тем более не смотреть, как и что делают другие. По существу-то это самое трудное.

Тогда меня спрашивают, что мне самому понравилось. Но и тут с меня взятки гладки: во-первых, в моих устах «нравится» тождественно слову «интересно». А слово «интересно» определить вовсе невозможно. Мне например, нравится читать Большую Советскую энциклопедию, второе её издание. Во-вторых, я не считаю, что люди сейчас должны что-то читать вообще. Впрочем, я ведь книжный патологоанатом, и мнение моё специфично, как больничный юмор — всё время хочется сказать что-нибудь честное типа "Я очень спокойно отнёсся к книге. Это такой странный случай, когда её можно было бы сделать в два раза тоньше, и она не проиграла бы. И, коли она стала такой — тоже ничего. Что-то мне в ней не нравится, но вместе с тем она для меня интересна. Не книга века, ни ужас-ужас-ужас. Пусть живёт".

Но если с человеком просто незнакомым легко быть откровенным и острить, то если тебя спрашивает красивая женщина, дело иное. Ты стараешься ей понравиться, и оттого остришь меньше. Ты хочешь ответить честно, и опять же понравиться.

С чтением известная каверза — человек, спрашивающий, что почитать, всегда забывает спросить себя "Зачем?" (а это вообще самый главный вопрос мироздания).

Всякая цель прекрасна — например, поддержание разговора в обществе, обмен модной цитатой — нужно читать Пелевина или (если общаешься с людьми интеллигентными, то беллетристику Улицкой. Или какого-нибудь Шишкина).

Если надо отдохнуть душой от офиса и сдачи отчетов, то добрая английская детективная классика — потому что детективная классика бывает американской, французской и немецкой, а русской вовсе нет.

Конечно, отдых и выход из привычных рамок тоже бывает разный. Ну, бывают странные люди, что внезапно начинают резать себе руки и колоть себя острыми предметами, чтобы выйти из привычной скуки — но мы не о них говорим.

Но, помимо иронии, есть серьёзный ход мысли — полезно понять, что хочется прочитать:

— художественную прозу с вымыслом, с героями, диалогами и драматическим разрешением любовной истории на последних страницах;

— биографию, в которой известное (или не весьма известное лицо) вдруг предстаёт перед вами во всей полноте своей жизни, со всеми причудливыми её поворотами, и после чтения вы вдруг обнаруживаете, что вам и не надо читать книги этого знаменитого писателя, смотреть на картины живописца или узнавать что-то ещё об этом кровожадном полководце — вы всё уже знаете.

— познавательную книгу об истории пороха, изобретении вилки и устройстве вселенной. Потому как оказывается, что они могут быть написаны людьми не менее талантливыми, чем авторы художественных историй (а часто — куда более), да и пищи для размышления (и обсуждения в свете) подкидывают куда больше.

Наконец, есть книги нестареющие (Ну вот "Анна Каренина" останется навсегда, как бы её не читали, как бы над ней не иронизировали, это вечный сюжет. Её хорошо бы читать медленно, когда вы сядете поезд (Поезд, да — это свойственно этому роману — там всё начинается на железной дороге, хотя вовсе не на железной дороге заканчивается). Этот роман похож на сундук, из которого если не рвать крышку, не суетиться, и не возмущаться, до сих пор можно извлечь множество диковин.

Но есть и книги прямого действия. То есть, книги, которые актуальны, таковыми пребудут лет пять и погрузятся в пучину, где уже потонули сотни тысяч таких же хорошо сделанных, но не вечных книг. Вот, например, сюжет про мир недалёкого будущего (я люблю этот оборот — туповатое настоящее, идиотское прошлое и недалёкое будущее), где порнография не просто разрешена. а стала нормой, где смотрят фильмы с обонянием-осязанием, и нравственность уже неподвластно-иная. А, меж тем, такие книг уже написаны. В исчезающем искусстве чтения много общего с любовью — поиск объекта страсти вечно мечется между рациональным домостроевским началом: выбор отца за детей, рабочие руки в дом, семейный совет, ритуальный вынос икон и родительское благословение… Или же бурная страсть к случайно подвернувшемуся на дороге незнакомцу.

Понятно, что нужно что-то среднее: никакого точного расчёта в жизни нет, и повторённая раз за разом безумная страсть ведёт только в в специальное заведение, к ласковым людям в белых халатах.

А среднее заключается именно в среднем — нельзя воспылать любовью ко всему мирозданию: ага, соображаем мы, нас всё таки интересует любовь человеческая. Она бывает а) платоническая и б) земная, после которой в иностранных фильмах принято снимать героев сверху, когда они падают затылками в подушки, скрывая грудь скомканной простынёй…

В общем, идя этим же путём, можно понять, что за книгу мы ищем.

Но как бы ты не пытался что-нибудь посоветовать, ты всё равно окажешься заложником своего ответа, как врач, рекомендовавший таблетку. Если что, ты навсегда окажешься в смертной связке с раздражением, которое вызвала книга.

И, чтобы два раза не вставать, есть полезная цитата по поводу чтения, которая давно всем известна: "…В любом случае читать такую толстую книгу означает долго оставаться в одиночестве. Долго оставаться без того, что вам необходимо, потому что чтение в четыре руки еще как-то не принято. Из-за этого писателя гложет совесть, и он пытается искупить свою вину. Пусть та прекрасная особа с быстрыми глазами и ленивыми волосами, которая почувствует себя одинокой, читая этот словарь и пробегая сквозь свой страх, как через темную комнату, знает, что ей следует сделать следующее. Со словарем под мышкой в полдень первой среды месяца она должна подойти к кондитерской на главной площади своего города. Там ее будет ждать юноша, который так же, как и она, почувствовал одиночество, теряя время на чтение этой книги. Пусть они вместе сядут за столик в кондитерской и сопоставят мужской и женский экземпляры своих книг. Между ними есть разница. Когда они сравнят короткую, выделенную курсивом фразу последнего письма женского и мужского экземпляра этого словаря, вся книга для них сложится в одно целое, как партия в домино, и тогда она перестанет иметь для них какой бы то ни было смысл. Они начнут бранить лексикографа, но им не стоит слишком увлекаться этим из-за того, что последует дальше, потому что то, что последует дальше, касается только их двоих и