Фантастика 2024-84 - Константин Давидович Мзареулов

— Почему растрепал, я спросил, он ответил, а что?

— Курва, никуда я не пойду, режь меня, если хочешь!

— Да надо больно, Михась тоже говорить не хотел, однако потом еле остановил его.

— Пытать будешь? — прищурив один глаз, толстяк злобно посмотрел на меня.

— Нет, просто подтолкну в правильном направлении, — произнес я, вновь доставая нож.

На то, чтобы командир бандеровцев согласился сотрудничать, ушло минуты три. На самом деле он хотел бежать туда, куда я скажу, уже через минуту, просто я немного увлекся, разглядывая мочку уха этого кабана. Сам он тоже ее видел, а также чувствовал боль от обрезанного уха. А мне что, жалко, что ли? Да ладно, я еще там, в Сталинграде, забыл, что такое милосердие. Если нужно, я так расписать могу, что любой патологоанатом обзавидуется. Потом, позже, меня, конечно, вырвет, но я научился сдерживать себя во время допросов, не первый раз уже.

Ехали мы очень долго. Лошадка была той еще дохлятиной, как не сдохла своей смертью от старости где-нибудь в сарае у местных, до сих пор не понимаю. Пленные лежали молча, связанные по рукам и ногам. Я сидел на месте возницы и держался только на честном слове. Когда из темноты, возле одной рощи, нас окликнули, точнее, приказали стоять, а то стрелять будут, я, остановив лошадку, просто упал на бок и уснул.

Пробуждение было очень тяжелым. Глаза, черт, как будто песку насыпали, болели и не хотели открываться. Когда, наконец, удалось их продрать, охренел от увиденного. Я был… Да, точно, в камере. Ни с чем не спутаешь. Черт, ведь еще думал, что надо бы успеть передать бандеровцев особистам, чтобы проконтролировать, что они будут говорить. Ладно, если не расстреляют сразу, то еще подергаемся.

— Эй, красноперый! — Это кому? — Да ты, ты, очухался? Дай закурить, — Обернувшись, не вставая с нар, увидел двух сидельцев. Ну, а кем могут быть расписанные вдоль и поперек татуировками люди?

— Это ты сейчас с кем разговаривал? — равнодушно спросил я.

— Ты здесь видишь еще красноперых? Дай закурить!

— Дать, — я выделил это слово, — я могу только люлей, если не говорить матом, хочешь, поделюсь?

— Чего ты борзый такой, чалился уже? — смягчил немного тон урка.

— Нет, впервые у хозяина отдыхаю, не думаю, что задержусь, хотя зарекаться не буду.

— Это правильно, зарекаться не надо, чего, есть табачок-то?

— Так бы и спросил, чего борзеешь? Вон у меня во взводе были двое, твои коллеги, хорошие парни были, один даже и сейчас еще жив, — я чуть подумал, — должен быть жив.

— Где воевал?

— На войне, — ответил я, проверяя карманы. Естественно, ничего в них не было. — Извини, уважаемый, все вычистили, — развел я руками.

— Да уж, вертухаи все себе гребут, — грустно сказал сиделец. — Никола, Гармонистом погнали.

— Саня, можешь Сержантом звать. В принципе, тоже погремуха, только от властей.

— Ясно, — кивнул Гармонист, — за что в «гости»?

— Да пока и не знаю, отрубился, когда к своим вышел, очнулся только сейчас. Я вообще давно тут?

— Так сутки почти, вчера тебя, с утра закинули, — сиделец подсел ко мне на нары и протянул руку: — Я со Сталинграда, бывал у нас?

— Ой, спросил, тоже мне, — усмехнулся я, — да у меня почти весь взвод там прописку успел получить, пока в обороне сидели.

— Так ты в городе воевал? — вскинулся зек.

— Было дело, пока не уработали меня, с госпиталя только в конце января вернулся, почти сразу капитуляция, но бои еще застал немного.

— Сколько в городе пробыл? Как там вообще?

— Да уж побыл, с сентября по ноябрь, дальше ранение. Что тебя именно интересует в городе?

— Да слыхал, разрушили сильно?

— Да нет больше Сталинграда, руины одни, — бросил я и покрутил головой, в надежде найти емкость с водой. — Есть чего испить?

— Вода есть, дают, не зажимают. Как же так с городом-то вышло? — охренел мужик от услышанного.

— Если в нем война шла не один месяц, то чего ожидать-то? Немец долбил так, что дома целиком в кучу кирпича превращались.

— А новые высотки на набережной? На Пензенской?

— Да говорю же, почти ничего не осталось. Тебя какой-то конкретный дом интересует, что ли?

— Ага, я по соседству с железнодорожниками жил, слышал? Большой такой дом у них, рядом еще дома красноперых?

— Не знаю, про какой дом именно ты говоришь, но дом железнодорожников полностью разрушен. Он столько раз из рук в руки переходил, что еще удивительно, как столько простоял.

— Да, видать, серьезно вы там поработали, — задумчиво подытожил сиделец Никола.

— А сам-то чего не на фронте?

— Так я ж уголовный, — Никола протянул мне свою кисть, демонстрируя партаки.

— Мне твои заслуги ни о чем не говорят, здесь-то как очутился? Я хоть и сам не знаю, где я, но ведь это явно не тюрьма, особый отдел?

— Ага. Я с зоны дернул, в Сибири чалился, лес валил, захотел жену с дочуркой найти, когда услышал, что немец к Волге вышел. Сдернул, да вот поймали.

— Ну, это ты как-то странно к Сталинграду топал?

— Так кто же напрямки-то бегает, четыре месяца пробирался, а тут попался. Сейчас разберутся, откуда я, добавят за побег и назад.

— А к стенке не прислонят? — осторожно спросил я.

— Могут, — нехотя ответил Никола и замкнулся.

Разговор завершился. Второй мужик, что сидел возле окна, так и не произнес ни слова, пока мы с Гармонистом общались, ну и я не обращал на него внимания.

Около часа, наверное, длилось мое томление в неволе и копание в мыслях. Внезапно в отворившуюся со скрипом дверь вошел молоденький паренек, худой как жердь и в очках с приличной толщиной линз.

— Сержант Иванов кто будет? — проговорил тот довольно гнусавым, противным голосом.

— Я буду, — ответил я, вставая с нар. Кстати, опущены были, никто не заставлял поднимать.

— На выход, — встрепенулся конвоир.

— С вещами, или как?

— Пошли давай, без разговоров! — жестким, но от этого не менее противным голосом отрезал солдат.

— Пошли, — кивнул я, скорее сам себе, какие вещи, чего я спросил? Я ж пустой как барабан.

За дверью ждал еще один, почти такой же «сухарь», как и тот, что вызвал. Вели недолго, поднялись на второй этаж здания, кстати, каменного, наверное, еще дореволюционной постройки. Возле одной из дверей приказали встать лицом к стене. Меня это зацепило.

— Бойцы, я что, арестант, что ли, чего вы со мной так?

— Молчать, разговоры с задержанными запрещены. — Вот тебе и весь сказ. Задержанный, значит.

В кабинете меня ждал человек в форме работника НКВД с капитанскими звездами на погонах. Ишь ты, уже форму поменял, вроде на