Искушение временем. Книга 1. Не ангел - Пенни Винченци

— Никаких звонков, миссис Гоулд. Никого. Я занята.

— Хорошо, леди Селия. Но…

— Никаких «но». Никаких звонков. Никаких посетителей.

— Прошу прощения, — произнес чей-то голос. Прекраснейший, музыкальный, глубокий голос, голос актера. — Слишком поздно. Один посетитель уже здесь.

Селия подняла голову: перед ней стоял человек самой восхитительной внешности, какую ей когда-либо доводилось видеть. У него были волосы цвета темного золота, блестящие синие глаза и удивительно густые брови. Он был не очень высокого роста, ниже Оливера, довольно плотного сложения и очень широк в плечах. Черты его лица отличались безупречной правильностью; в целом он походил скорее на звезду экрана: нечто среднее между Дугласом Фербенксом и белокурой версией новой итальянской кинозвезды — Рудольфо Валентино. На нем была офицерская шинель, надетая на обычный темно-серый костюм, и, когда мужчина шагнул навстречу, протягивая руку, Селия заметила, что он сильно хромает.

— Себастьян Брук, — сказал он, улыбаясь ей самой прекрасной, широкой, радушной улыбкой, — мой агент говорит, что вам нужна детская книжка. Я тут написал одну. Можно вам рассказать о ней?

На всю жизнь Селия запомнила то утро. Не из-за колдовского присутствия Себастьяна Брука, не из-за написанной им волшебной повести-фантазии «Меридиан», полной такого очарования, юмора и оригинальности, что ей с трудом верилось, что кто-то другой из издателей ее уже не купил; даже не из-за неповторимого момента, когда позвонила Дженетт Гоулд и сказала: «Леди Селия, тут…», а она оборвала ее словами: «Миссис Гоулд, я предупреждала, никаких звонков, неважно, откуда они», и миссис Гоулд ответила: «Но, леди Селия, это ваша мама», а она, решив, что это по поводу Билли, Барти или близнецов, произнесла: «О господи» — и попросила Себастьяна Брука извинить ее и взяла трубку, и мать почти скороговоркой — как текст телеграммы, так, чтобы ключевая часть сообщения не потерялась, — сообщила: «Селия, Оливер жив, в госпитале, поправляется, руки-ноги целы, ранение шрапнелью в живот, приедет домой, как только сможет двигаться». Не потому даже, что она разрыдалась, а затем беспомощно, почти истерично рассмеялась, и поднялась, и попросила Себастьяна Брука извинить ее, потому что ей нужно срочно пойти к золовке; не потому наконец, что увидела ММ в слезах радости и облегчения и даже в своем счастье остро почувствовала ее храбрость и великодушие. Селия навсегда запомнила это утро, потому что впервые с тех пор, как много лет назад она остановила свой взор на Оливере, другой мужчина, пусть и ненадолго, напрочь вытеснил его из ее головы и сердца и даже дал на время забыть свои горькие мысли о его вероятной смерти.

— Оливер! Оливер, дорогой мой, не надо, не плачь. Разве ты не слышал, что я сказала? Войне конец! Только что звонила ММ, спрашивала, знаем ли мы. Оливер, не надо, не надо, пожалуйста…

— Прости, — вытерев глаза тыльной стороной ладони и хорошенько высморкавшись, проговорил он. — Да, конечно, слышал.

— Но… — Селия не отрываясь смотрела на мужа. — Оливер…

— Селия, это замечательная новость, просто потрясающая. Правда, боюсь, мне трудно разделить вашу радость. Взгляни на меня, вспомни тех парней, молодого Билли, подумай об отце Джея. Ради чего все это? Но теперь, по крайней мере, больше не будет убитых, не будет раненых.

— Да. Да, конечно, не будет.

Селию поразила, даже обескуражила реакция Оливера. ММ сказала, что Лондон просто ревел от восторга, король вышел на балкон Букингемского дворца, незнакомые люди брались за руки и пели «Правь, Британия», на Трафальгарской площади плясали и шумели толпы народа. «Мы выиграли войну?» — «Да, мы победили!» Это звучало волнующе, радостно, придавало высший смысл всем страданиям минувших четырех лет. А здесь, в доме ее матери, ее муж рыдал.

Селия вздохнула, изо всех сил стараясь быть терпеливой, что ей часто приходилось делать в те дни. Позже она узнала от Сильвии, что юный Фрэнк с недоверием воспринял распоряжение о прекращении огня на передовой. Он приказал удерживать позиции в течение еще нескольких часов, и солдаты выполнили его приказ. В одиннадцать часов утра немцы сложили оружие.

— Вот это было событие! Кое-кто из наших даже обменялся с немцами папиросками, но потом вмешались офицеры, сказали, что не положено. Похоже, ни один солдат не мог по-настоящему поверить в то, что войне конец. И большинство солдат и офицеров в тот момент думали об одном и том же: ради чего погибли миллионы людей? Кто за это ответит?

Оливер вернулся с фронта в конце сентября, и его сразу же отправили в госпиталь в Эшингеме. Он был очень слаб: после ранения в живот пришлось перенести три операции, чтобы удалить всю шрапнель, и раны только начинали затягиваться.

Он был рад, что вернулся домой, что снова увидел Селию и детей, но на самом деле думал только о том, удастся ли ему поправиться и вернуться к нормальной жизни. Селия взяла несколько выходных, чтобы побыть с мужем и ободрить его. Это было странное, счастливое время, но, когда она пыталась вспомнить прошлое, все казалось ей слегка размытым и не таким, как в действительности. Селия встретила Оливера в Лондоне, на вокзале Виктория, видела, как его выносили на носилках из санитарного поезда, ее поразило его исхудавшее тело и землистое лицо, его голубые глаза, которые теперь казались какими-то выцветшими. Оливер был совершенно беспомощен и едва сумел поднять руку, чтобы прикоснуться к ней и улыбнуться. Селия наняла частную машину «скорой помощи» и поехала вместе с ним. Все это время он почти не разговаривал и ни на что не жаловался, хотя было очевидно, что его по-прежнему мучают сильные боли. После того как Оливера устроили в комнате, дали лекарства и он немного выспался, Селия тихонько вошла и села возле него.

— Мне даже не верится, что ты здесь, — сказала она и, когда он не ответил, добавила: — Я люблю тебя, Оливер. Я так тебя люблю.

И вновь молчание. Затем его голос:

— Можно мне попить?

Боже, он что, не слышит ее? Селия возмутилась, но тут же одернула себя. Муж ранен, он постоянно возвращается мыслями в тот ад, не может из него вырваться. Какое право она имеет что-то ждать, тем более требовать от него? Она дала ему воды и спокойно сказала:

— Ну как ты?

— Хорошо, — ответил он, — правда, хорошо. Рад, что я дома.

Это все, что она услышала от него за сутки.

На следующий вечер Оливер, казалось, немного окреп: он хорошо спал, и боль утихла. Близнецам и Барти позволили на несколько минут навестить его. Оливер улыбался, явно обрадованный этому свиданию, поцеловал близнецов и подержал за руку Бар ти. Он сказал ей, что с удовольствием читал все ее рассказы и что они ему здорово помогли. Так долго он не говорил ни с кем с момента возвращения. И снова странный протест всколыхнулся в душе Селии, и снова она подавила его, недовольная собой. Немного позже она принесла мужу чашку теплого молока: ему предписали жидкую диету и, кроме того, внутривенно вводили питательный раствор. Она помогла ему приподняться, придерживая чашку. Изможденный, утопая в подушках, он неожиданно улыбнулся ей.