Орёл в стае не летает - Анатолий Гаврилович Ильяхов

явления в политической жизни Греции ещё не случалось! Но союзным Македонии городам, население которых многие годы страдали от произвола Афин, кто помогал ему в борьбе против афинян, Филипп отдавал в управление города, отобранные у тех, кто прежде искал афинского покровительства.

Царь Филипп не планировал управление греческими городами, полисами, объявив над ними, например, протекторат Македонии. И распоряжений по управлению ими не давал. Каждому полису он оставлял былую автономию и всяческие свободы, запрету лишь подвергалось только право принимать самостоятельное решение, воевать или дружить с кем бы то ни было. Такие вопросы теперь были во власти македонского царя, за всех думал сам Филипп! С каждым полисом велись предварительные переговоры о государственном устройстве – придать новый статус или сохранить старое, после чего царь от лица Македонии заключал с избранной властью города политический договор или торговые соглашения, что оказывалось более выгодным для обеих сторон, чем это было бы до поражения Греции от Македонии.

Едва Греция успокоилась и слёзы матерей и жён погибших воинов высохли, Филипп призвал своих прежних союзников – Аргос, Аркадию, Мессению и Элиду, чтобы сообщить им, что он собирается покарать Спарту за проявленное к нему неуважение. На совете долго искали причину для объявления войны – без официального повода никак нельзя! Наконец, нашли: царь отправил гонца с письмом:

«Спартанцы, сообщите мне, кто я для вас – друг или враг?»

С тем же гонцом получил по-лаконски* краткий, то есть лаконичный ответ:

«Никто».

Такой наглости Филиппу перенести не было возможности. Дерзкого ответа для объявления войны было достаточно. Македонский царь выбрал удачный момент, когда спартанский царь Архидам ушёл воевать с войском в Италию, к Таренту. Он там погиб, а войско ещё не вернулось. Поэтому защитников Спарты, способных держать оружие, оказалось мало, но всё равно женщины и подростки-эфебы успешно заменяли отсутствующих воинов. Филипп подошёл с войском к городу, но воевать со слабым противником не пожелал, предложил жителям мир. Взамен потребовал часть территорий, которые собирался отдать своим союзникам по их просьбе. Гордая Спарта, какой бы она слабой ни была в этот момент, отказалась. Пришлось Филиппу начать боевые действия.

Спарта не сдавалась, но для царя Филиппа это ничего уже не значило. Македоняне опустошили страну, разграбили пригороды Спарты – город не стали захватывать, похоронив надежды спартанцев на былую гегемонию.

Другой «вечный» враг Македонии, Фивы, растеряв былое могущество, приняли македонский гарнизон, а фивяне теперь были вынуждены восстанавливать за свой счёт разрушенные в прежних войнах с Беотией её города. Управление Беотийским союзом городов было передано олигархическому Совету, чем резко ограничилось политическое и экономическое влияние Фив на Грецию. К тому же фиванцы потеряли представительство в совете амфиктионов, «добровольно» передав Филиппу свои полномочия.

Последнее, что нужно было решать македонскому царю, это как поступить с Афинами, где жители в страхе ожидали дальнейших действий победителя. В то время, когда союзная армия греков ещё сражалась у Херонеи, афиняне всерьёз готовились к торжествам, посвященным триумфальному возвращению своих героев – настолько все здесь верили в поражение Македонии. Когда же стало известно о разгроме греческой армии, в Афинах ужаснулись, запаниковали. Народное собрание постановило собрать из окрестных поселений женщин и детей, спрятать их за городскими стенами. Богачи и политические деятели из антимакедонской партии спешно покидали свои дома, прихватив семьи и ценности. Демосфен, благополучно добравшийся домой из-под Херонеи, срочно отбыл на корабле, выпросив для себя у собрания ответственное задание – заготавливать продовольствие на случай осады города. Его однопартиец Гиперид, ученик Платона, призвал афинян дать вольную всем рабам, наделить их правами граждан и вооружить, чтобы они «в полном единодушии с афинянами сражались за отечество!»

Но городские власти ограничились воззванием к гражданам, чтобы ремесленники приступили к ремонту обветшавших местами оборонительных стен и почистили ров от ила и мусора. Судя по слухам, приходившим в Афины из Пеллы, нападение македонян ожидалось со дня на день.

Появление подобных слухов было неслучайным, так как близкие друзья царя и особенно военачальники предлагали воспользоваться военной удачей и теперь идти на Афины, захватить и разрушить город до основания, чтобы навсегда похоронить его могущество. Филипп выслушал всех и резко заявил:

– Разве я похож на глупца, чтобы всерьёз принимать ваши советы? Неужели вы думаете, что ради дурной славы я посмею разрушить этот замечательный город, обитель эллинской истории и культуры, чтобы варварским действием навечно запятнать имя своё?

Глава 21. Филипп Великодушный

Эфеб

В подтверждение доброй воли в отношении ярых врагов, афинян, Филипп совершил дружелюбный посыл, который долго не могло понять окружение царя, а граждане Афин даже не могли такое предположить. Всех афинских воинов, пленённых в сражении у Херонеи, он приказал отпустить без выкупа, раненых – долечить и тоже отпустить, а мёртвых – захоронить с почётом, как героев. В тот же день случился казус: ему донесли, что пленники требуют, чтобы он лично выслушал их претензии.

– Чего они хотят? – удивился царь.

– Они возмущаются, что при освобождении им не возвращают отобранные одежду, личные вещи, деньги и оружие.

– Ну, молодцы, афиняне! – развеселился Филипп. – Они, наверное, думают, будто они проиграли нам свои вещи в астрагал*!

Для македонской элиты, да и простому народу, особенно тем, кто воевал с афинянами на полях сражений, оставалось непонятным, почему царь наперекор явным государственным интересам так поступает со злейшим врагом? Когда это настроение передал ему близкий друг Антипатра, Филипп возмутился:

– Какие они бараны, если не понимают, что для Македонии мирный договор с поверженными греками гораздо ценнее и надёжнее любого их унижения! Нельзя разорять или уничтожать Афины, уподобляясь персам Ксеркса! И в этом не слабость наша, а благоразумие победителя, уверенного в себе.

Когда царь успокоился, он вернулся к столу, за которым работал до появления советника, взял папирусный свиток, обвитый красным шнурком. Подал Антипатру.

– Чтобы покончить с этой проблемой, я отправляю Александра на переговоры в Афины. Ты поедешь ему в помощь. Тебе не привыкать участвовать в посольствах, а сына моего пора приучать к государственным заботам. К тому же афиняне тебя знают как полководца, которого нужно бояться и уважать.

Александр почувствовал себя счастливым, узнав о поручении отца. Героический эпизод во время херонейского сражения придавал ему уверенности в отношениях с ним, позволял держаться независимым. Но хотелось ещё большей самостоятельности. Филипп также ощущал потребность чаще видеть сына, превозносил его мужество при каждом удобном случае, называл «наш герой». Будто наверстывая упущенное, царь приказал придворному художнику Апеллесу рисовать картины, изображающие его вместе с