Всемирный потоп. Великая война и переустройство мирового порядка, 1916-1931 годы - Адам Туз

«В ходе войны, – продолжал еще один член французской делегации, Буржуа, – пять стран составили Лигу Наций по определенному образу; они воевали, вдохновленные единой идеей. Сейчас важно, чтобы весь мир узнал, что они создают эту Лигу под влиянием единой идеи»[744].

Наконец, 13 февраля 1919 года на девятом заседании Комиссии было определено соотношение, отвечающее концепции, с самого начала предложенной Вильсоном: 5:4 в пользу великих держав[745]. В целом это знаменовало собой компромисс в пользу идеи о том, что Лига Наций – это не инструмент господства великих держав, а представительная ассамблея «семьи народов», организация, которая, как выразился бельгийский делегат Поль Иманс, подтверждает «достоинство народов»[746]. Теперь в Статуте не было строгого разделения на великие и малые страны. Страны «Большой пятерки» были просто включены в список в качестве постоянных членов. Остальные члены Совета выбирались из числа «других стран-участниц». В проекте, согласованном в феврале, не содержалось определения статуса «Большой пятерки», не упоминались ни их размеры, ни их роль в войне. Не проводилось различий между великими и малыми странами, союзниками, участниками и побежденными. В Статуте избегались упоминания подлинной иерархии мировой власти. Точно так же не предлагалось никаких критериев, позволявших обосновать необходимость внесения изменений в текст самого Статута.

Подобное столкновение мнений происходило по каждой статье Статута. Например, кто может стать членом Лиги Наций? В первом проекте Статута, предложенном самим Вильсоном, говорилось о «народном самоуправлении» как критерии, которому должен соответствовать кандидат на вступление, что должно было сделать Лигу союзом демократий. Но этот пункт был отклонен экспертами-юристами. На третьем заседании Комиссии, состоявшемся 5 февраля, Вильсон попытался исправить это, предложив, чтобы в будущем членами Лиги Наций могли становиться «только самоуправляемые государства». Ответ Буржуа был жестким. Просто самоуправления недостаточно. «Неважно, какая форма правления: республиканская или монархическая, – продолжал он, – вопрос должен ставиться так: отвечает ли это правительство перед народом»?[747] Для французов речь шла о «политическом» характере Лиги и ее членов.

Для того чтобы установить самый жесткий отбор, они настаивали на том, что все решения о приеме новых членов должны приниматься единогласно. Выступавший от имени Британии Сесил проявил характерную гибкость. Самоуправление, сказал он, это просто «слово, трудно поддающееся определению, и по нему сложно судить о стране». Для Британии было принципиальным, чтобы в состав организации вошла Индия, и хотя страна развивалась в направлении к самоопределению, Комиссия не была готова согласиться с тем, что Индия уже отвечает необходимым требованиям. Неловкую ситуацию разрешили, включив Индию в число стран, изначально подписавших Статут, на которые не распространялись требования, предъявляемые к новым кандидатам. После того как Ян Смэтс решил этот процедурный вопрос, Сесил был готов согласиться с любой формулировкой, предложенной Вильсоном. Если основное беспокойство вызывала Германия, то британцы считали, что лучше всего отказаться от единой формулы для всех. В конце концов, на бумаге невозможно было отрицать, что рейхстаг был «демократическим институтом». Кроме того, «через несколько лет рейхстаг мог привести к становлению в Германии конституционного правления в подлинном смысле слова». Чтобы установить жесткие условия вступления в организацию стран, бывших ранее врагами, Сесил предложил внести в статью изменения, позволявшие Лиге «по своему усмотрению определять условия приема любой страны, желающей вступить в организацию». Это позволит Лиге «указать одной стране на ее излишнюю милитаризацию, другой – на чрезмерно деспотичный режим правления и т. д.»[748]

Вильсон не стал уточнять, что именно он имел в виду, хотя поправка принадлежала ему. Он с готовностью соглашался с тем, что «на протяжении 20 лет своей жизни читал лекции о государствах, построенных на самоуправлении, и о признаках таких государств», но так и не смог прийти к совершенно ясному их определению. В конце концов, все свелось к практической мудрости. Вильсон утверждал, что ему достаточно лишь «взглянуть», чтобы «узнать» подобное государственное устройство. Рейхстаг и громоздкий аппарат политических выборов в Германии никого не должны вводить в заблуждение. Независимо от того, как «это выглядело на бумаге, до войны никто не мог, глядя на германское правительство, сказать, что в стране действует самоуправление»[749]. На предложение французов обсудить идею Сесила и определить требования к конкретным кандидатам, Вильсон ответил предложением, вызвавшим еще большее замешательство. Было бы неразумным, заметил он, настаивать на особо исключительных критериях членства, потому что это может привести к «установлению стандартов, которым мы сами не всегда соответствуем». «Даже уже вошедшие в состав нашей организации страны не считаются достаточно хорошими в глазах всех остальных стран»[750]. Это встревожило французов еще больше. Для республиканцев из разряда Клемансо было странным, что из невозможности достичь международного консенсуса делали повод для ухода в минималистский релятивизм. Именно потому что миру грозил раскол в результате конфликта, демократы должны отличать друзей от врагов и учиться держаться вместе. Поэтому Лиге Наций необходимо выработать четкие критерии приема в члены организации и эффективные механизмы, обеспечивающие соблюдение этих критериев. Однако британцы и американцы выступали против любых шагов французов в этом направлении. В конце концов Комиссия пришла к компромиссу, который никого не устроил. Все разговоры о демократии, конституционализме или об ответственном правлении были прекращены в пользу поправки, просто указывающей на то, что в странах-кандидатах должно действовать «полное самоуправление». Это определенно исключало из числа кандидатов колонии, но оставляло открытым вопрос о внутреннем устройстве стран – членов организации[751].

III

Различия в видении проблем стали еще более очевидными при обсуждении механизма обеспечения выполнения решений Лиги Наций. Франция настаивала на том, что для обеспечения гарантии выполнения решений Лига должна располагать международной армией. Армия должна иметь постоянные основные подразделения и соблюдать строгий режим контролируемого разоружения. Если бы это предложение было принято, то штаб главнокомандующего союзнических сил генерала Фоша, созданный в самый последний момент кризиса весной 1918 года и все еще действующий весной 1919 года, мог стать образцом для создания постоянно действующего военного аппарата. Но для британцев и американцев это предложение оказалось неприемлемым.