Всемирный потоп. Великая война и переустройство мирового порядка, 1916-1931 годы - Адам Туз

Тогда Буржуа предложил, чтобы Лига Наций воспользовалась наследием довоенных Гаагских мирных договоров, опыт которых принес ряд горьких уроков. Сторонники интернационализма должны держаться вместе, потому что их проект, вопреки наивным ожиданиям Вильсона, не встретил широкой общественной поддержки. Буржуа напомнил Комиссии, что сторонники Гаагских мирных договоров подвергались «шуткам и насмешкам» со стороны «правых оппонентов», провозглашавших себя «реалистами», и недалеких представителей национального эгоизма. Они были жестоко раскритикованы теми, кто «пытался дискредитировать попытки создания первой правовой организации в мире». Буржуа с чувством завершил свое выступление: «Я заявляю и прошу занести это в протокол: я предвижу, что работа, которую мы сейчас ведем, будет встречена такой же критикой, такими же насмешками, и они даже попытаются говорить о бесполезности и неэффективности этой работы». Подобные обличения не были необоснованными. Издевательские насмешки в адрес Гаагских договоров ослабили поддержку тех, «кто должны были стать самыми твердыми их последователями». С учетом деликатности ситуации, настаивал Ларно, «замалчивание Гаагской конференции означает нечто большее, чем неблагодарность, оно может означать пренебрежение нашей заинтересованностью в том, чтобы не уклоняться от договоренностей, действительно сыгравших свою роль в этой войне»[757]. Британцев это не тронуло. Сесил, выступавший в роли председателя вместо Вильсона, назвал всю проблему «формальным вопросом». Возражал и полковник Хаус, но совсем по другим соображениям. Раз Конгресс США ратифицировал Гаагскую конвенцию с рядом оговорок, то даже упоминание о ней в Статуте Лиги Наций является «формальным вопросом», который может вызвать «многие и очень серьезные» проблемы.

IV

Клемансо не был наивным реалистом в международных делах. Напротив, в начале апреля 1919 года он создаст серьезный прецедент, предложив участникам Версальского договора привлечь к суду кайзера как международного преступника[758].

Но разочарование, выпавшее на долю Ларно и Буржуа во время их работы в Комиссии, утвердило Клемансо в том, что для Франции в Лиге Наций дело было проиграно. Стремясь извлечь максимум пользы из неблагоприятной ситуации, Клемансо присоединился к британцам и американцам, дистанцировавшись от невыполнимых требований Буржуа, в надежде создать трехсторонний трансатлантический пакт с Британией и Америкой, что и было его истинной целью[759]. В случае создания такого демократического союза Франция была готова мириться с существованием бесполезной Лиги Наций. Подлинным риском (с точки зрения Парижа) была возможность превращения Лиги в исключительно англо-американскую дуополию. И в то время, и сейчас критики продолжают утверждать, что Лига Наций выступала в роли подходящего инструмента поддержания англоамериканского превосходства[760]. На чем основаны такие утверждения? Разумеется, британцы надеялись превратить Лигу в форум трансатлантического кондоминиума, и такой подход вызывал симпатии по меньшей мере некоторых сенаторов-республиканцев[761]. Однако отношение со стороны администрации Вильсона энтузиазма не вызывало. Это было особенно заметно в самых важных вопросах – вопросах финансов и кораблей.

Зимой 1918/19 года в странах Антанты говорили о том, что Лигу следует превратить в инструмент урегулирования международных финансовых вопросов. Но, как мы увидим, эти планы были быстро забыты. Значительно большее беспокойство вызывала позиция Вильсона в вопросах мореплавания. В декабре, перед поездкой в Лондон, он дал тщательно подготовленное интервью газете The Times, в котором говорил о необходимости «самого широкого понимания между двумя великими англоговорящими демократиями»[762]. Что это могло означать для организации военно-морских сил в будущем? В октябре 1918 года, в ходе независимых переговоров с Германией, Вильсон вновь призвал к свободе морей, что было анафемой для Британии. В конце октября он усилил свой нажим, обратившись к Конгрессу с просьбой о выделении фондов на вторую трехлетнюю программу создания флота. В начале декабря во время путешествия в Европу он спонтанно объяснил, что именно он имеет в виду. Если Британия не примет предлагаемые условия, Америка «построит крупнейший флот в мире, равный и даже превосходящий британский флот… а если британцы не ограничат свой флот, то их ожидает другая, еще более ужасная война, которая сотрет Англию с лица земли»[763]. Когда Вильсон прибыл в Европу, то у Британии, похоже, оставалось мало шансов достичь хотя бы одной из своих основных целей: заключить прямое соглашения о разделе сфер влияния с Соединенными Штатами или заручиться признанием Соединенными Штатами исключительных потребностей Британии как мировой империи на море. Конфликт между военно-морскими силами обеих стран обострился до того, что в конце марта 1919 года адмиралы грозили друг другу войной и их с трудом удерживали от рукопашной[764].

В столь напряженной ситуации дискуссии о Лиге Наций принесли облегчение по меньшей мере в одном крайне важном вопросе. Как был вынужден признать сам Вильсон, существовало противоречие между тем, чтобы настаивать на создании Лиги Наций, имеющей полномочия объявлять международную блокаду, и объявлять о свободе морей как абсолютном принципе. Королевский флот, безусловно, будет играть важнейшую роль в выполнении санкций, решение о которых примет Лига. Вильсон признавал «анекдотичность» своего положения. Разговоры о свободе морей постепенно стихли. Но смогут ли сотрудничать морские силы Британии и США? Готов ли был Вильсон построить крупнейший в мире флот? Если США будут действовать в одностороннем порядке и проявлять агрессию, позволит ли Британия остаться этому незамеченным? Лига Наций стала бы посмешищем, начни она свою деятельность не с разоружения, а с величайшей гонки вооружений всех времен. Однако в то время когда в Версале начинались мирные переговоры, Америка наконец приступала к выполнению принятой еще во время войны программы строительства кораблей[765]. Любой разговор о необходимости ограничения этого строительства мог быть истолкован как признак признания превосходства Европы. Результат оказался до смешного противоположным ожидаемому.