Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

— Люди у тебя такие тощие. Ты их хорошо кормишь? Видитбог, я трачу достаточно денег на их еду — они должны бы быть откормленными, какборовы. На одну муку и свинину в прошлом месяце ушло тридцать долларов. Что тыдаешь им на ужин?

Она подошла к сараю, служившему кухней, и заглянула внутрь.Толстуха мулатка, склонившаяся над старой плитой, поспешно выпрямилась, приселапри виде Скарлетт и тут же снова повернулась к горшку, где варились черныебобы. Скарлетт знала, что Джонни Гэллегер живет с мулаткой, но решила лучшезакрыть на это глаза. Ничего, кроме бобов и кукурузной лепешки, жарившейся насковородке, на кухне видно не было.

— У тебя, что же, ничего для этих людей больше нет?

— Нет, мэм.

— А в бобы ты не кладешь грудинки?

— Нет, мэм.

— Значит, бобы ты варишь без свинины. Но без свининычерные бобы есть нельзя. Они же не дают никакой силы. А почему нет свинины?

— Мистер Джонни, он говорит — ни к чему класть ее,грудинку-то.

— Сейчас же положи грудинку. Где ты держишь своиприпасы? Негритянка в испуге закатила глаза, указывая на маленький чуланчик,служивший кладовкой, и Скарлетт распахнула ведущую туда дверь. Она обнаружилаоткрытый бочонок с кукурузой на полу, небольшой мешок пшеничной муки, фунткофе, немного сахара, галлоновую банку сорго и два окорока. Один из окороков,лежавший на полке, был недавно запечен, и от него было отрезано всего два-трикуска. Скарлетт в бешенстве повернулась к Джонни Гэллегеру и встретила егохолодный, злой взгляд.

— Где пять мешков белой муки, которые я послала напрошлой неделе? А мешок с сахаром и кофе? И я послала еще пять окороков идесять фунтов грудинки, и одному богу известно, сколько бушелей ирландскогокартофеля и ямса! Ну, так где же все это? Ты не мог истратить такую уйму занеделю, даже если бы кормил людей пять раз в день. Значит, ты это продал! Вотчто ты сделал, вор! Продал мои продукты, а денежки положил себе в карман, людейже кормишь сухими бобами и кукурузными лепешками. Не удивительно, что они такиетощие. Пропусти меня! — И она вихрем вылетела во двор. — Эй, ты, там,в конце..! Поди сюда!

Человек поднялся и, неуклюже ступая, позвякивая кандалами,направился к ней; Скарлетт увидела, что его голые лодыжки стерты железом вкровь.

— Когда ты последний раз ел ветчину? Каторжникуставился в землю.

— Да говори же!

Тот продолжал стоять молча, с отрешенным видом. Наконец онподнял глаза и умоляюще посмотрел на Скарлетт.

— Боишься говорить?! Ну так вот, иди в чулан и сними сполки окорок. Ребекка, дай ему твой нож. Неси окорок на улицу и раздели егомежду всеми. А ты, Ребекка, приготовь им печенье и кофе. И дай побольше сорго.Да пошевеливайся, я хочу видеть, как ты выполнишь мое приказание.

— Так это же мука и кофе мистера Джонни — егособственные, — испуганно пробормотала Ребекка.

— Мистера Джонни — как бы не так! Должно быть, и окороктоже его собственный. Изволь делать, что я сказала. Живо. Джонни Гэллегер,пойдем со мной к двуколке.

Она прошла через неубранный двор и залезла в двуколку, небез мрачного удовлетворения заметив при этом, как каторжники набросились наветчину и целыми кусками жадно запихивают ее в рот. Точно боятся, что ее сейчасотнимут.

— Ну и редкий же ты негодяй! — в ярости накинуласьона на Джонни, стоявшего у колеса, сдвинув шляпу с низкого лба назатылок. — Будь любезен, верни мне стоимость моих продуктов. Отныне я будупривозить провиант каждый день, а не заказывать на месяц. Тогда ты не сможешьменя обманывать.

— Только меня уже здесь не будет, — сказал ДжонниГэллагер.

— Ты что, вознамерился взять расчет?!

Какую-то секунду Скарлетт так и хотелось крикнуть ему:

«Ну и проваливай — скатертью дорога!», но холодная рукарассудка предусмотрительно удержала ее. Если Джонни возьмет расчет, что онастанет делать? Ведь он дает в два раза больше леса, чем давал Хью. А она какраз получила большой заказ — самый большой за все время, и к тому же срочный.Ей необходимо, чтобы этот лес был доставлен в Атланту. А если Джонни возьметрасчет, кого она поставит на лесопилку?

— Да, я беру расчет. Вы поставили меня начальником наэтой лесопилке и сказали, чтоб я давал вам как можно больше леса. Вы неговорили мне тогда, как я должен вести дело, и я не собираюсь выслушивать этосейчас. Каким образом я получаю столько леса, вас не касается. Вы не можетепожаловаться, что я не выполняю условий сделки. Благодаря мне и вы нажились, даи я свое отработал — ну, и кое-что сумел добавить к жалованью. А теперь выявляетесь сюда, вмешиваетесь в мои дела, задаете вопросы и принижаете меня вглазах этих людей. Как же мне после этого держать их? Что с того, если я инойраз кому из них и влеплю? Лентяи и не такого заслуживают. Что с того, если онинедоедают и вокруг них не танцуют на задних лапках? Да они другого и незаслуживают. Так что занимайтесь-ка вы своим делом, а я — своим, не то ясегодня же беру расчет.

Его жесткое узкое личико стало каменным, и Скарлеттположительно не знала, как быть. Если он возьмет расчет, что ей делать? Неможет же она сама всю ночь сторожить каторжников!

Видимо, терзавшие Скарлетт сомнения в какой-то мереотразились в ее взгляде, ибо лицо Джонни вдруг слегка смягчилось, а в голосе,когда он заговорил, появились примирительные нотки:

— Поздно уж, миссис Кеннеди, ехали бы вы лучше домой.Стоит ли нам расставаться из-за такой мелочи, а? Вычтите десять долларов вбудущем месяце из моего жалованья, и дело с концом.

Взгляд Скарлетт невольно скользнул по жалким людям,пожиравшим ветчину, и она подумала о больном, который лежал в продуваемомветрами сарае. Нет, надо избавляться от Джонни Гэллегера. Он вор и жестокийчеловек. Кто знает, как он обращается с каторжниками, когда ее тут нет. Но сдругой стороны, человек он ловкий, а одному богу известно, как ей нужен ловкийчеловек. Нет, не может она с ним сейчас расстаться. Он ведь деньги для неевыгоняет. Просто надо следить за тем, чтобы каторжников кормили как следует.

— Я вычту из твоего жалованья двадцать долларов, —решительно заявила она, — а завтра, когда вернусь, мы с тобой продолжимразговор.

Скарлетт подобрала вожжи. Но она уже знала, что никакогопродолжения разговора не будет. Знала, что на этом все кончится, и знала, чтоДжонни тоже это знает.

Она ехала по тропе, выходившей на Декейтерскую дорогу, а вдуше у нее совесть боролась с жаждой наживы. Она понимала, что не дело это —отдавать людей на милость жестокого карлика. Если по его вине кто-то из нихумрет, она будет виновата не меньше, чем он, так как оставила их в его власти,даже узнав о том, что он жестоко обращается с ними. Но с другой стороны.., сдругой стороны, не надо попадать в каторжники. Если люди нарушили закон и ихпоймали с поличным, они заслужили такую участь. Совесть ее мало-помалууспокоилась, но пока она ехала по дороге, истощенные, отупевшие лицакаторжников то и дело возникали перед ее мысленным взором.